Хохлома, березы и абсурд. Ганна Шевченко

мое гражданство

      населяет камыши,

      и теперь в морозной пасти

      жмет на скорость снегоход.

      Кто там звезды копипастит

      в наш районный небосвод?

      Краснолицый небожитель

      в белой шапочке из роз –

      Снега нет, но вы держитесь! –

      восклицает Дед Мороз.

      ***

      Медленной птицей летит свысока,

      свет, опереньем похожий на дождь –

      смотришь на дерево, на облака,

      и неспеша к магазину идешь –

      видишь, навстречу старик на горбе

      сетку с картошкой, хромая, несет,

      и понимаешь, навстречу тебе

      старость твоя по дороге идет.

      и понимаешь, пройдя через двор –

      жизнь – это море, бери да плыви,

      и, погружаясь в счастливый раствор,

      тонешь в волнах безответной любви.

      ***

      Помнится, бабушка в небо летела,

      круглая, как дирижабль,

      щурилась, звать меня Аней хотела,

      грабли учила держать,

      я же плевала на бабкины грабли,

      глупая – все нипочем –

      помню, четыре уставшие цапли

      реку открыли ключом,

      помню хрипатый щелчок самострела,

      дрогнувшего рыбака,

      иву, что после от горя сгорела,

      но не сломилась пока.

      Я утверждаю геральдику рода,

      подлинный смысл синевы –

      белые хаты, костры в огородах,

      запах паленой ботвы.

      В теле моем до преобразований,

      до неудач и потерь,

      помню, гостила какая-то Аня.

      Где она бродит теперь?

      ***

      Саму себя водой заволокла

      и стала интересной человеку –

      я эту реку вижу из окна,

      когда хочу увидеть эту реку.

      Задавлена тисками берегов,

      она идет подвижными шелками,

      я брошу камень – от его кругов

      задвигают налимы плавниками.

      И рой поденок тучею седой,

      как мы, примерно на одно мгновенье,

      поднимется над белою водой

      и перейдет в другое измеренье.

      И может быть когда-нибудь потом,

      не эта, а какая-то другая

      завечереет речка под мостом,

      и загрохочут рельсы, убегая.

      ***

      Посмотреть на клен с балкона,

      черепахе бросить корма

      я спешу, минута – это

      исчезающая форма.

      Так вот встанешь в тихом доме,

      светом утренним залитом,

      и поймешь, что все минуло,

      что исчерпаны лимиты.

      Пели иволги, а после

      улетела в небо стая,

      жил старик, но летом умер,

      снег лежал, потом растаял.

      Даже облако из пыли

      постепенно стало солнцем –

      все когда-нибудь исчезнет,

      все когда-нибудь вернется.

      И панельные районы

      в белой дымке растворятся,

      потому что время это

      обнуление пространства.

      ***

      Не слышится «Владимирский