Восходящие вихри ложных версий. Сергей Семипядный

мочевого камня, отложений солей жёсткости, ржавчины… – вслух прочитал он, вздохнул и, сняв пиджак и засучив рукава сорочки, принялся за мытьё чужой головы.

      – И кому, скажите, нужна… была нужна… эта голомо… гомоло… гламо-мойка? – Скалыга, очевидно, решил, что настала его очередь задавать вопросы.

      Освежающего эффекта водные процедуры не дали – Михаила Скалыгу развезло ещё больше. Он что-то лопотал, его реплики, вопросительно интонационированные, неотчётливыми бумерангами чертили воздушное пространство квартиры и пропадали без следа. Всё более мутнея разумом, он скоро начал выкрикивать нечто, что никоим образом не могло удовлетворить уже ни синтаксическим, ни семантическим, ни прагматическим критериям осмысленности.

      И Гвидон понял, что пришла пора откланяться и уйти, ибо время уже позднее, а завтра снова на работу.

Портрет автора записки

      С утра Гвидон Тугарин решил заскочить к экспертам.

      – Доброе утро, Аркадий Иваныч! Расселись и зеваете, словно этой ночью все экспертизы закончили, – входя в кабинет Томилова, заговорил Гвидон.

      – Здорово! – прерывая зевок, выдавил из себя эксперт-криминалист и пожал протянутую руку. Затем, с трудом проталкивая слова сквозь незамедлительно явившийся следующий зевок, сказал: – Зачем пожаловал, рассказывай!

      – Вы, Аркадий Иваныч, я смотрю, впали в спячку и душевный гомеостаз. Такое впечатление, что сегодня зарядочку не сделали, не пробежались с утречка и холодный душ не приняли.

      – Какой там душ! – перекривился лицом и телом Томилов. – До двух часов в ящик пялился.

      – Аркадий Иваныч, результаты почерковедческой позарез нужны. На какой стадии работа? – Тугарин присел на край стула и смотрел с надеждой.

      – Занимался я, – Томилов нехотя потянулся через стол и безошибочно извлёк из вороха бумаг нужные листы, добросовестно скреплённые, – но ещё не оформлял. Сегодня сделаю, если ничего сверхсрочного не будет.

      – И каково же заключение будет? – Гвидон вытянул шею и зашевелился на стуле.

      – Ну что тут можно сказать? – Аркадий Иванович зашуршал листами бумаги, с отвращением на них поглядывая. – Налицо изменение стиля, если, конечно, оставаться на позициях атеизма. А мы ведь с тобой, дражайший Гвидонша, атеисты, не так ли? В этом случае получается, что лексика богатая, архаизмы, профессионализмы и тэпэ. Маскировка почерка, следует также отметить, под печатный шрифт имеется, точнее, близкий к печатному, некое подражание.

      – Это всё понятно. Давайте дальше. Не священнослужитель писал? Как думаете?

      – Вряд ли. Грамотный человек писал.

      – Михаил Скалыга – грамотный, что и говорить. Верхнее образование.

      – Идентификационных признаков, понятно, не очень-то много. Тех, по крайней мере, которые могли бы иметь большое значение для идентификации. Но человек грамотный писал…

      – Ну-ну, ясно! – поторопил Аркадия Ивановича Тугарин, подстёгиваемый нетерпением.

      – Выработанность почерка, говорю, высокая. Вот тут смотри. Видишь?