Петербургские трущобы. Том 2. Всеволод Крестовский

заключил Рамзя.

      Вересов крепко задумался. Он был побежден своеобразной логикой Рамзи, слова которого дышали такой энтузиастической верой и убеждением, да притом воли-то вольной уж больно сильно хотелось ему – и он решился.

      Выписав на клочке бумаги свое имя и звание, он вручил его, вместе с полтинником, тюремному солдату и объяснил свою надобность.

      – А в какой части дело-то? – спросил тот.

      Вересов назвал.

      – То-то!.. это надо знать, потому – поручитель допрежь того в часть должен объявиться о желании своем. Ладно, будет сделано! – утешил его тюремный воин и в тот же день, улучив удобную минуту, смахал к Пахому Борисычу Пряхину.

      – Арестант-то бедный или богатенький? – осведомился поручитель.

      – Голяк! – махнул рукою воин.

      – Э, брат, это, выходит, игра свеч не стоит!

      – Чего не стоит!.. Деньги все едино получите: три-то рубля на улице ведь не валяются.

      – Да что… Кабы он богатенький был, так можно бы этак взять, через месяц отказаться: не ручаюсь, мол, по неблагонадежности.

      – Да на што же это?

      – А на то, что он тогда опять заплатит, только не отказывайся, значит. Этак бы и тянуть с него оброчек за каждый-то месяц.

      – Так-с, губа-то у вас не дура, да все же это не рука нам. Коли не хотите, так и не надо: к другому пойду. Вашего брата ведь довольно шатается! А от такого арестанта никто не откажется, потому – человек он смирный, обиды от начальства уж за него-то не наживешь. Это верно.

      Пряхин опешил от столь крутого поворота и тотчас согласился, на том основании, что три рубля и в самом деле на улице не валяются.

      Дня через четыре Вересову приказали сдать казенное серое платье, взамен которого выдали ему из цейхгауза его собственное, и тюремный фургон в последний уже раз отвез арестанта к следственному приставу.

      – Который из вас тут на поруки-то просится? – таинственно и украдкой спросил Пахом Борисыч, когда конвойный привел Ивана Вересова, вместе с другим подследственным, в прихожую следственной камеры.

      – Я… А что?

      – Приятно познакомиться… Я – твой поручитель: господин Пряхин, губернский секретарь в отставке. Деньги-то теперь заплатишь мне, что ли?

      – Не давай теперь, – толкнул подследственный локтем своего острожного сотоварища, – это, брат, стрикулист, возьмет, пожалуй, да и поминай как звали, а он пущай прежде поручится, тогда и отдашь.

      – Ишь, тюремная крапива… – злобственно прошипел поручитель, отходя в сторону.

      – Эва, как окрысился! Верно, в самую центру попал! – самодовольно ухмыльнулся подследственный.

      Четверть часа спустя Пахом Борисыч дал подписку в поручительстве и вместе с освобожденным Вересовым спустился с лестницы частного дома.

      – Ну, давайте же теперь условленное! – нетерпеливо остановил он внизу своего поручейника, вдруг меняя с ним «ты» на «вы».

      Тот с благодарностью отдал ему деньги.

      – Хи-хи-хи… – слюняво и с присвистом засмеялся старичонко, ощущая