Кащеева цепь. Михаил Пришвин

у батюшки, тот все должен знать. Со всех сторон, слышит, кричат: «Куда, куда, вернись, стой!» – но это ему только ходу поддает, он почти бежит к батюшке для защиты от страшной толпы. И когда он прошел в царские врата, – «ах!» кто-то сзади. Кто-то фыркнул, батюшка обернулся, спросил:

      – Тебе что, мальчик?

      – Маму потерял, – ответил Курымушка.

      И только он сказал, мамин голос зовет: «Иди, иди сюда скорей, я тут!» Хотел броситься назад, но батюшка ухватил его сзади за пискун-волос, потом за руку, ведет его куда-то, ставит перед иконой на колени, велит строго положить двенадцать поклонов. «Господи, милостив буди мне, грешному», – шепчет Курымушка свою любимую молитву. Через какие-то боковые двери батюшка ведет его, и тут ожидает мать.

      – Что же он у вас, неужели в церкви никогда не бывал? – спросил батюшка.

      – Мы в деревне живем, – конфузливо ответила мать, – в городе никогда не бывал.

      – Ну, ничего, – заметив смущение матери, сказал батюшка, – всему свое время, а признак хороший – через царские врата прошел, он еще у вас архиереем будет.

      – Архиерей, архиерей! – засмеялись на клиросе певчие. И пока шли до самого своего места, везде смеялись и шептали:

      – Архиерей, архиерей!

      На другой день Курымушка был опять в соборе, но все было тут по-другому: ни малиновой дороги, ни огней, ни толпы, и только черные старушки в мантильках с гарусом впились кое-где глазами и сердцем в иконы. Курымушка стал, подражая старушкам, так же впиваться в иконы, а мать ему тихо шептала, что на исповеди все нужно открыть: все грехи, все тайны. Вот думать про это стало почти непереносимо, – разве можно так вдруг все и открыть, а если что-нибудь забудешь?

      – А если забудешь, – спросил он, – господь покарает?

      – Забудешь, ничего, – ответила мать, – а будешь помнить, да утаишь, то покарает.

      Но легче не стало от этого: «захотеть», – казалось ему, – можно все вспомнить, а можно не захотеть и будто все забыл; как же тогда быть, – за это покарает господь, что захотел или не захотел?

      – Надо полное раскаянье, – сказала мама.

      – С чего же начать?

      – Батюшка сам тебя спросит, и ты ему отвечай на все: «Грешен, батюшка».

      Вот это очень хорошо, это твердо запомнил Курымушка и спросил последнее:

      – Если я не грешен и скажу «грешен, батюшка», за это покарает господь?

      – Нет, это ничего, мы во всем немножко грешники. Тогда из боковой двери вышел батюшка в черном, кивнул головой, мать сказала сначала: «Иди», – а потом: «Стой, подожди, вот возьми двугривенный и отдай батюшке за исповедь».

      Так было с этим «грешен, батюшка» все хорошо наладилось, и вдруг этот несчастный двугривенный все дело испортил, явилась дума: «Когда отдать его и как отдать, а главное, если надо говорить «грешен» и открываться во всем, то как в то же время держать в зажатой руке двугривенный и думать, как его отдать?»

      – Веруешь в бога? – спросил батюшка.

      – Грешен! –