Умрут не все. Айгуль Малахова

перечеркнутое траурной лентой, стояло на комоде и было неприкосновенно.

      Родители не чаяли во мне души, береги и лелеяли, но ближе всех мы были с бабушкой. Она была настоящей бабушкой старой закалки, из той самой породы, которых держит на этом свете активная деятельность, движение. До самого конца она сажала в огороде, а потом закатывала в банки овощи, варила компот и варенья. Конечно, в последние годы с моей помощью. Специально для этого я брала отпуск в конце августа и прилетала в Аютау. Для посадки и выкапывания всегда привлекался сосед, Ильдар-агай, дядя Ильдар, значит.

      Единственное, что я наотрез отказалась делать: засаживать картофелем её огромный, в сорок соток, участок за домом.

      – Нет, нет и нет! – говорила я расстроенной бабушке, – не сходи с ума, олэсяй! Столько картошки тебе не нужно!

      – Может быть, я её продам! – пыталась протестовать старушка.

      – Я тебе сама целое поле картофеля куплю, если захочешь, – устав от препирательств, говорила я, – не нужно тебе столько!

      Самое интересное, ей и раньше не нужно было столько, но каждый год – пока были живы родители – мы приезжали и засаживали поле картофелем, а потом выкапывали его. Правда, убирать с использованием трактора нам помогали местные фермеры: бабушкины ученики. Она до шестидесяти лет преподавала в школе русский язык и литературу.

      Я догадывалась, куда уходила львиная доля урожая: бабушка многое отдавала многодетным семьям и тем бедолагам, что вечно сидели без работы.

      – Нет, тебе хватит вот этого куска земли, – говорила я, стараясь каленым железом вытравить из себя непрошенную жалость. Потому что понимала, что из деревни бабушка не уедет, а уход за таким большим полем – слишком тяжёлая работа, даже если рядом будут помощники. В итоге Ильдар-агай засаживал совсем небольшой клочок земли, с которого выходило всего несколько мешков картофеля.

      Я с детства любила приезжать в просторный, очень добротный деревенский дом. Часто олэсяй садилась посреди комнаты, ставила большую прялку и начинала плести нить. Тогда у бабушки ещё были овцы и весь процесс рождения шерстяных носков я наблюдала «от и до».

      Вычесанная шерсть, почему-то всегда напоминавшая мне грязно-серую сладкую вату, цеплялась за прялку и сухие цепкие пальцы начинали ловко плести шерстяную нить. Она получалась удивительно ровная, вилась из-под тонких пальцев, наматывалась на веретено, похожее на юлу, когда на нем было много ниток. Я всегда завороженно смотрела на этот процесс, каждый раз изумляясь ловкости и быстроте бабушкиных пальцев. Это было настоящее волшебство – рождение чуть колючей пряжи из непонятного куска ваты. Олэсяй тихо напевала, задумчиво глядя в неведомую даль.

      Иногда олэсяй начинала рассказывать сказки. Это были легенды, иногда красивые, а иногда жутковатые. Чего стоила одна её легенда о древнем божке по имени Кхакха!

      – Давным-давно, когда людей на Земле было ещё мало, всем заправляли Боги. Их было много – Бог Огня, Бог Воды, Бог Леса… – начинала рассказывать своим певучим, чуть