A.S.Y.L.U.M: Дети Сатурна. Алиса Альта

её то, что дома в этом городе, довольно небрежно раскиданные, были обиты мягчайшем плюшем… снаружи. Углы совсем мягкие – прислоняйся да засыпай. Выглядели они как игрушечные хрущёвки, а что там было внутри – пёс его знает. Входные двери были заколочены, на стук никто не отвечал, а Касьянова была не из тех людей, кто насильно в гости напрашивается.

      Единственным её спутником стала огромная собака с длинной шерстью каштанового отлива; невесть откуда она взялась, да так и ходила за девушкой, как приклеенная, тревожно заглядывая в глаза, будто хотела сказать что-то очень важное. Настя делилась с нею едой из своего рюкзака и растерянно оглядывалась по сторонам, ища хозяина своей новой подруги.

      Небо в этом месте было умопомрачительно желтым, а над самыми крышами домов, точно огромное яблоко, нависало красно-оранжевое солнце. Днём город словно вымирал; приход ночи знаменовался тем, что солнце как будто пожирало само себя, потихоньку растворяясь в пространстве. Небеса окрашивались в тёмно-синие тона, по ним рассыпались звёзды – такие, как Касьянова рисовала в детстве: яркие, жёлтые, строго пятиконечные. Они светили, точно тысячи маленьких прожекторов, и ночью в городе было даже светлее, чем днём.

      При приближении заката жители понемногу высыпали на улицы, брались за руки и шли сквозь цветы, напевая мелодичные песни. Наибольшей популярностью пользовался гимн:

      Хорошо в нашем Дейте,

      Здесь все люди равны.

      Мы не сеем, не пашем,

      Не шалим и не пляшем,

      Но любить мы вольны.

      Во многих песнях слов будто и не было: звуки – плавные, красивые – лились рекой, самовольно покидая счастливые рты. Заговорить с горожанами в такие моменты у Касьяновой не получалось: только смелости наберётся, да так и окаменеет, словно кто рот ниткой зашил.

      Три дня она изучала странное место, питаясь запасами рюкзака, ночевала в траве на окраине – благо, погода стояла удивительно приятная, комфортная. На четвёртый день дико заскучала. И хорошо было в этом месте: расслабленно, миролюбиво, да только тоскливо – нет сил.

      Настасья решила, будто Орфей-одиночка, спуститься в самые глубины неизвестного ей ада. Отрывки песен навевали любопытство к безбрежной площади Солнца, центру мироздания, хребту Вселенной. И девушка её отыскала, восьмиугольную красавицу в центре города: севильский колорит, крупные, иссушённые солнцем булыжники, сложный рисунок в центре, выписывающий орнаментом непропорциональное лицо. В центре торчала кабина лифта.

      Здесь была конечная станция; по-видимому, лифт шёл только вниз. Касьянова обошла бледно-голубую кабинку со всех сторон, постучала по ней кулачком, приложила ухо к освежающему металлу. Тишина.

      Каштановая собака, едва заметив лифт, принялась с тревожным лаем носиться вокруг; она загородила проход и страшно гавкала на Настю, не давая ей подойти к кнопке вызова. Девушка озабоченно огляделась по сторонам: