Цена Человека. Александр Кириллов

табачным дымом.

      Босые ножки пробежали мимо меня и, думая, что это останется незамеченным, присели и положили возле меня твёрдый сладкий комочек. Я заглотнул его и медленно моргнул. Глядя на меня, можно было понять, что я улыбаюсь. Но шалость эта не осталась незамеченной. И когда она забралась на коленки к курившему на балконе, услышала от него строгое:

      – Не стоит баловать служебного пса.

      Я продолжал оставаться для него служебным псом.

      Она стала водить своими маленькими пальчиками по его лицу, мускулистой шее, спине, а затем остановилась ими на двух зарубцевавшихся округлостях на его плече. Каждый раз, когда она прикасалась к ним, мне хотелось вскочить и начать вылизывать свой живот, стараясь освободить его от обжигающих частичек, которые поглощают тебя в сон. Да, сейчас я знаю, что они заставляют тебя именно заснуть. Тогда я спал долго. Так долго, как никогда до этого. Но это был не один из тех сытых приятных снов. Всё время мне снилось, что я падаю в какую-то бесконечную огромную чёрную яму. И что если я упаду на самое её дно, я останусь там навсегда.

      Но уже давно ничего не обжигало, а лишь только ныло. Особенно перед большой грозой или сильным снегопадом.

      Я с оттяжкой зевнул. «Да, тогда я сделал всё правильно. Я должен был поступить именно так».

      По квартире начал разноситься запах кипячёного молока.

      – Завтракать! – позвала хозяйка вкуснопахнущей кухни сидящих на балконе своим звонким и высоким голосом. А потом нежно, как мне показалось, добавила, что сейчас я почему-то нужен только ей.

      2

      Третий раз за последнюю неделю отставной майор пограничной службы Александр Григорьевич Герышев проснулся для себя неприлично поздно. Причиной было то, что с вечера он не мог долго заснуть. Всякий раз ему хотелось повернуться на другой бок. Тянуло верхнюю часть спины. Хотелось встать и ходить по комнате взад и вперёд. Ему казалось, что так ему будет легче. Но он не хотел беспокоить своими ворочаниями и бесконечными вставаниями супругу. Он считал, что она должна хорошо выспаться после трудного рабочего дня и женских домашних дел. Поэтому он терпел и провалился в долгожданный, несущий облегчение сон лишь под утро.

      Проснувшись, первым делом он направился на узкий балкончик. Где, буквально протискиваясь своими широкими, но ставшими за последний год костлявыми плечами, между кирпичной кладкой и металлической решёткой опустился на деревянную табуретку и тяжело закурил.

      Дочь Александра Григорьевича семилетняя первоклассница Катя, к тому времени тоже проснувшаяся, побежала к своему отцу. По пути, заметив, что отец отвернулся, опустилась возле лежащей в комнате собаки и положила перед ней конфетку. Но обхитрить отца не удалось:

      – Не стоит баловать служебного пса, – сухо произнёс он, поудобнее усаживая дочурку у себя на коленях.

      Он продолжал считать его служебным псом.

      Машинально его ладонь опустилась на белокурую головку дочери, и его крепкие пальцы стали наматывать на себя её жиденькие косички.

      Не сидеть бы сейчас майору на этом балкончике, равно как и на любом другом балконе, если бы в тот пасмурный день Хан не обнаружил на узкой горной тропе засаду и первым не кинулся на нарушителей государственной границы, получив при этом почти все причитавшиеся майору пули.

      Пса уже было похоронили. Но, пролежав без движения двое суток на кушетке у полкового ветеринара, он начал подавать признаки жизни. Однако, чудом выжив, он напрочь потерял способность к суровой следовой работе, которую необходимо выполнять и под палящим зноем, и в лютый мороз.

      И случиться бы с Ханом страшному. Упасть бы ему после подлого щелчка в самую чёрную и самую глубокую яму и остаться лежать там навсегда, если бы не майор, который после проведённой бессонной ночи поутру не направился бы в Штаб Части. Там он в течение нескольких часов то клал на стол к полковнику бумажку с несколькими рукописными строчками, то убирал. Доказывал полковнику, что сидящий перед ним майор не самый лучший. И что полковник ошибается в этом. Доказывал, что в части много достойной молодёжи и что застава стояла до него и простоит после. Что имеющейся выслуги, наверное, хватит на скромное существование в небольшом провинциальном городке. И что ему знакомо чувство долга перед службой, но сейчас он чувствует себя должным чему-то другому.

      Выйдя от полковника, к слову сказать, без листка бумаги в руках, через некоторое время майор оказался у вольера с собакой. Открыв дверь клетки, он не строго и не по-командирски произнёс:

      – Ко мне. Рядом.

      Хан даже не сразу узнал своего майора. На нём не было привычного плотного камуфляжа и столь необходимых в пересечённой скалистой местности высоких берцев. На майоре были тоненькие чёрные брюки и совсем неподходящие для этих мест узконосые туфельки. И пахло от майора не службой, а утюгом из старшинской каптёрки.

      Машина ждала возле ворот КПП. У сидящего за рулём УАЗика молоденького шофёра-срочника было доброе веснушчатое лицо. Супруга