Все люди – братья?!. Александр Ольшанский

голове. Сзади стоял Бычко с подковой в руке и злорадно ухмылялся. Мне стало дурновато, опасаясь потерять сознание, я все-таки удержался на ногах. Струйка крови теплым ручейком потекла за ухом – Бычко испугался и убежал. Потом, сталкиваясь один на один, я его бил, чем попадя. Бывало, что и он одерживал победу, – все-таки старше на два года, да и кормежка разная. Но я его ненавидел, и он стал всячески избегать столкновений со мной. Ненависть была такой жгучей, что я почти его фамилией наградил даже героя романа «Стадия серых карликов».

      Надо заметить, что я за всю жизнь столько не дрался, сколько за полгода в Западной Украине. В моем лице они усматривали представителя той ненавистной им жизни, которую им насильно навязывали. Я же защищался.

      Каждый вечер сестра шепотом рассказывала о зверствах бандеровцев. Там вырезали семью «советов», там сожгли, сварили в кипятке… Фининспектора изрубили на мелкие части и утопили в реке. Она и меня ругала, советовала вести себя потише, не ходить вызывающе по улице с красным галстуком. Вместе с матерью они пыталась даже затащить в церковь, но я наотрез отказался.

      Жили мы на одну лишь зарплату сестры. Если память не изменяет, это что-то около четырехсот рублей. То есть на четыре рубля по курсу после денежной реформы 1961 года. Нередко мы голодали.

      Никогда не забыть, как сестра дала мне последние копейки, чтобы я на них купил несколько крошечных леденцов. Чтобы в сладкую водичку макать пустышки для девочек. Купил штук десять леденцов, величиной с пуговичку, завернул их в бумажку и положил в нагрудный карманчик сорочки. Стояла теплая погода, и, к моему ужасу, леденцы стали таять. Оттопыривал карман, который уже слипся, еле дождался конца занятий. Сестра отмочила карман, вынула бумажку с остатками леденцов, отмыла ее в стакане. Макнула в жидкость пустышки – девчонки зачмокали.

      У сестры был ездовой Семен. Он же, отчаянная голова, исполнял роль и охранника. Партизанил у Ковпака, поэтому у него с бандеровцами имелись давние счеты. Лесхоз находился в местечке Березно, до него добираться на лошадях шестьдесят километров. И в основном лесом. Сдавать деньги или получать их могла в лесничестве только сестра. Усаживал Семен ее в бричку, брал карабин, и «вйо!» на лошадей.

      Начинались самые страшные для нас дни. Мать уходила в церковь и молилась, плакала тайком от меня. Наконец, как правило, на следующий день приезжала сестра, но не приходила домой, пока не раздавала рабочим деньги. Был у нас случай: в день зарплаты вдруг ночью стук в дверь. «Кто?» – «Свои» – «Кто свои?» – «Свои». Мать вооружилась топором.

      Вполне возможно, что в ту ночь действительно кто-то навещал из наших. Проверяли – все ли в порядке. У сестры была подруга-землячка, а у нее – друг Евгений. Он якобы служил сержантом-срочником, но ходил всегда без знаков различия и с автоматом. Наша землячка и он решили пожениться, но бандеровцы его убили в пятидесятом году накануне первомайских праздников.

      Тогда возле мрачного и ободранного, неработающего костела лежали трое убитых бандеровцев. Упитанные, в синих