Молот и крест. Крест и король. Король и император. Гарри Гаррисон

повесть. Не забудем, что ты ярл и входишь в совет. Ты же помни, что отныне живешь по закону идущих Путем, и то, что ты думаешь о наших верованиях, не имеет значения.

      Он разомкнул ограждение, чтобы выпустить Сигварда. Когда ярл ушел, жрецы принялись негромко совещаться.

      Шеф, который был не Шеф, знал, что окружавшая его тьма не нарушалась светом дважды по сотне лет. Какое-то время каменное вместилище и почва вокруг него освещались гнилостным мерцанием, которое выхватывало из мрака беззвучную борьбу сонма личинок, поглощавших тела, глаза, потроха и костный мозг всех тех, кто там находился. Но личинок не стало, а многочисленные трупы умалились до белых костей, таких же твердых и покойных, как оселок под его собственной безмякотной рукой. Они превратились в безжизненные предметы, которые неоспоримо принадлежали ему так же, как сундуки и ящики вокруг кресла, как и само это кресло – массивное высокое сооружение, где он устроился навеки семь поколений тому назад. Оно подгнило вместе с хозяином, и оба проросли друг в друга. Но фигура сидела неподвижно и прозревала пустыми глазницами землю.

      Он, этот самый хозяин, помнил, как его усадили. Прокопали огромный ров, настелили бревна, вкатили ладью и по его приказу установили кресло на корме у рулевого весла. Он сел и положил на один подлокотник точильный камень с резными свирепыми ликами, а на другой – свой широкий меч. И кивнул людям, повелевая продолжать. Те же сперва подвели и закололи его боевого скакуна, затем умертвили ударом в сердце четверку лучших псов. Он смотрел неотрывно, дабы увериться в кончине всех. Он не собирался делить свою вечную гробницу с хищником, угодившим в капкан. Потом были соколы, которым ловко свернули шею. За ними последовали женщины, две красавицы, которые рыдали и голосили, несмотря на маковый отвар, насильно им данный; их задушили быстро.

      Затем внесли сундуки; каждый тащили двое, кряхтя от натуги. Он снова внимательно проследил, чтобы не было ни задержки, ни ропота. Слуги придержали бы его сокровища, если бы посмели. Откопали бы их, если бы отважились. Они не рискнут. Курган будет на протяжении года исторгать голубоватое гнилостное свечение; факельщик зажжет погребальный костер, воспламенив зловонные подземные испарения. Предания об этом будут распространяться, пока все не исполнятся ужаса перед усыпальницей Кара Старого. Если для Кара это было усыпальницей.

      Составив сундуки, люди начали возводить настил над чревом ладьи с ее грузом трупов. Другие укладывали камни вокруг и позади Кара, пока их груда не достигла вершины трона с его шелковым балдахином. Поверх возложили прочные балки, которые прикрыли свинцовым листом. Ноги и грудь обернули просмоленной холстиной. Со временем дерево сгниет, ладейное узилище засыплет земля и мертвые женщины смешаются с животными. Но он так и будет сидеть, взирая поверх них, недоступный для грунта. Их погребли мертвыми. С ним этого не случится.

      Когда все было сделано, перед креслом возник человек: Коль, сын Кара Старого, – Коль Скупой, как прозвали его люди. «Готово, отец», – молвил он, и ненависть в его лице боролась со страхом.

      Кар кивнул, его взор был немигающим.