Фаворит. Том 1. Его императрица. Валентин Пикуль

на шею и тащат на базар в Хиву, где и продают всех, как баранов.

      – На мясо, что ль, продают их, папенька?

      – Не знаю. Может, кого и съели…

      В детском сознании надолго удержались два понятия: все штык-юнкеры имеют деревянные ноги, а Оренбург – ужасная столица дворян-мясоедов, отвергающих грамматику с арифметикой. На постоялом дворе отец быстро напился и упал с лавки. Гриц волоком стащил батюшку на двор, конюхи помогли ему запрячь лошадей, взвалили пьяного инвалида на телегу, мужики участливо спрашивали:

      – Эй, малый! Далече ль тебе ехать-то?

      – До Чижова, верст сорок отселе…

      Было уже темно, путников окружал зловещий лес, когда старый Потемкин очнулся после перепоя.

      – Гриц, ты ли это? – позвал он жалобно.

      – Я, я, – отозвался мальчик.

      – Везешь-то куда?

      – Домой везу тебя, батюшка.

      – Ох, умница? А с дороги не сбился ли?

      – Да не! Я дорогу крепко запомнил…

      Ворочаясь на сене, майор в ночной жути стал возиться с пистолетами. Места тут были балованные – разбойничьи. За спиною мальчика крепко стукнули курки – взведенные!

      2. Прощай, дом отчий

      А внутри дома Потемкиных вызревала семейная драма… Чем больше хилел Александр Васильевич, тем больше одолевала его лютая ревность к молодой жене. После двух дочерей и сына Дарья Васильевна принесла извергу еще трех девочек (Пелагею, Надю и Дашеньку), а старик изводил супругу придирками:

      – Отвечай, на што сына Григорием нарекла?

      – Да не я нарекла, – отбивалась несчастная, – сам же знаешь, что крещен Гриц в тридцатый день сентября. Вот и глянь в святцы: это же день великомученика Григория.

      – Врешь! – наступал с плеткой Потемкин. – Нарочно с попом сговорилась. А назвала выродка в честь полюбовника своего – Григория Глинки… Разве не так? Убить тебя мало…

      Потемкин до того затиранил жену, что Дарья Васильевна, и без того-то недалекая разумом, впала в отупелое слабоумие. Чижовские крестьяне жалели несчастную барыню. Потемкин имел в повете славу худого и жестокого помещика; однажды Гриц слышал, как втихомолку толковали меж собой мужики на кузнице, что можно майору и «петуха» пустить, когда он пьян шибко:

      – Пущай бы горел, да Васильевну жаль – ведь родня-то потемкинская ее с детьми малыми по миру пустит!

      Затаясь за лесами, в мареве хлебных полей, посверкивая на холмах церквушками, лежали древние потемкинские вотчины – там засели по усадьбам, в духоте погребов и малинников, сородичи майора, которые, наезжая в Чижово, раздували в душе старика злобную ревность к жене, а на Грица даже пальцем указывали:

      – Разве ж это наша порода? Ох, окрутила тебя ведьма скуратовская… Бойся, как бы чего в посуду не подсыпала!

      Избив жену, Потемкин не раз гнал ее из дому, она запиралась в бане. Гриц как-то навестил ее там, она его утешала:

      – Вот умрет злодей наш, и заживем мы смирненько…

      Мальчик поливал матери воду из ковша на руки, а Дарья Васильевна рассказывала,