Всё равно мы будем. Татьяна Раевская

села на циновку и, обхватив себя за плечи, закачалась из стороны в сторону, медленно завывая. Ну почему-у-у-у? Почему опять? Почему не послушала себя?

      – Ка-а-а-ать! Да что случилось-то? Ты где была? Что ты воешь, как…как корова?

      Катя слабо улыбнулась.

      Римма всегда могла ее насмешить. Всегда, но не сейчас.

      – Коровы не воют, Римма, – сказала она жестко, – коровы – это глупые покорные животные, которых доят, а потом убивают. У них нет своей воли.

      Она тяжело опустилась на матрац и отвернулась к стене.

      Глава 4

      Человек ничего не стоит, если он не понимает, что «сейчас» и «то самое время» – это одно и то же.

      (Ямамото Цунэтомо, «Бусидо»)

      – Убить всех.

      – Всех? Всю деревню? И детей?

      – С каких пор ты переспрашиваешь? Сопротивление сегуну должно караться. Или ты хочешь быть среди них?

      Самурай покорно наклонил голову.

      Поздно ночью его солдаты неслышно вошли в деревню и спящими убили почти триста ее жителей. Точнее – 284 человека. Включая двух новорожденных, двадцать девять детей, семьдесят шесть стариков и сто тридцать женщин.

      Огонь. Кровь.

      Девочка лет пяти бежит по двору, зажимая рот руками, чтобы не закричать, чтобы тихой мышкой проскользнуть в лаз в живой изгороди. Рядом с ней бежит ее лучший друг. Все и всегда они делают вместе, и нет у нее друга верней. Им нужно добежать до соседней деревни, там спасение.

      Вот и лаз. Вьють! И острое лезвие масакари, топора на длинном древке, с силой входит в хрупкую плоть под левой лопаткой и пробивает ее насквозь, краешком выходя из груди.

      Катя видит руку, метнувшую топор. На правом запястье татуировка в виде сакуры.

      Она резко просыпается задыхаясь. Опять этот кошмар! Сердце колотится как бешеное, чуть не выскакивает из груди. Она вся мокрая. Волосы на затылке слиплись, а в горле сухо. Тихо, чтобы не разбудить Римму, она встает и, как старуха, шаркает в туалет. Включает свет. И, опершись на дверь, долго смотрит в зеркало, тяжело дыша и стараясь прийти в себя. Из зеркала на нее смотрят огромные, расширенные от ужаса зрачки. Это глаза забитой лани. Глаза жертвы.

      Остаток ночи прошел не лучше. Катя металась во сне, а под закрытыми веками туда-сюда ходили глазные яблоки.

      – Кусуноки…

      – Господин?

      – Я…Слушай…внимательно. Ты служил мне… достойно. Сослужи последнюю службу…

      – Я готов.

      – Найди… их всех…

      – Кого?

      – Тех…всех…из деревни. Найди и спаси их…

      – Господин…но…они же давно умерли! Тридцать лет прошло!

      – Нет! М-м-м…Вот они… Их лица мелькают передо мной и кричат, кричат…Они… проклинают меня. Их души не нашли покоя… Они пострадали из-за навета. Невинных я убил…Они будут мучить меня, пока их не освободят…

      – Мой господин…

      – Найди живой камень, который цветет, передай им… Он их спасет.

      – Но…

      – Поклянись, что сделаешь! Что не умрешь, пока не освободишь их всех! Тогда