Обнажённые души. Антон Беляев

но оттого ещё более страшный вой вырвался из дрожащих посиневших губ. И лишь после этого её глаза наполнились нестерпимой болью, и женщина заплакала. Тихо всхлипывая и закрывая лицо руками, содрогаясь всем телом, качаясь из стороны в сторону на стареньком скрипящем стуле….

      Роже застыл в изумлении. Его поднятая рука с бокалом домашнего вина замерла на полдороги к открытому рту и мелко подрагивала – то ли от напряжения, то ли от охватившей его сумятицы. Он переводил взгляд то на плачущую жену, то на застывшего в недобром ожидании сына и с трудом осознавал объёмы разыгравшейся трагедии. Всё, что произошло сейчас, казалось ему нереальным, невозможным, нечестным…. Как угодно, но так не должно было быть. Прошло немало времени, прежде чем он пришёл в себя и решил прояснить ситуацию.

      Отставив бокал на стол, Роже прикурил сигарету дрожащими руками и лишь после этого тихим голосом поинтересовался, не отрывая взгляда от тлеющего уголька:

      – Как ты узнал об этом, Рауль? Кто сказал тебе?

      – Никто. Я сам нашёл документы, которые вы так тщательно прятали….

      Отец вскинул на сына полный негодования взгляд, но Рауль выдержал его.

      – Как ты посмел рыться в вещах матери…? – Роже задал вопрос, и тут же сам осознал его нелепость. Какая уже разница, кто и чего посмел…?

      Рауль тоже понял несуразность вопроса и его губы скривились.

      – Неважно, как это получилось. Важно другое…. Вы много лет скрывали от меня правду. Хотя я чувствовал, что здесь что-то не так. Что это не моя жизнь…. Я понимал, что я выше всего этого, но не мог объяснить себе, откуда эти ощущения. Пока не нашёл эти бумаги….

      После этих слов Мария вновь громко всхлипнула. Она так и сидела, закрыв лицо руками, словно боясь встретиться взглядом с тем, кто много лет называл её матерью. Назовёт-ли теперь? Что теперь будет, как жить дальше с выползшей на свет подобно притаившейся в кустах змее правдой? Ужалит или нет?

      – Много лет вы молчали…. Для чего? Чтобы я стал фермером как ты? – он ткнул пальцем в сторону отца, не обращаясь к нему. – Чтобы всю жизнь провёл в этой деревне, изо дня в день повторяя одно и тоже? Завидная судьба, ничего не скажешь….

      Правда жалила, и каждое слово доставляло Марии новую боль. Страх ушёл, сменившись опустошением, и она уже знала, чем закончится разговор. Знала…. И молила, чтобы этого не произошло.

      Рауль продолжал. Его голос окреп, и он уже не просто высказывал своё мнение, он бросал тяжкие обвинения матери и отцу.

      – Я не мог понять, почему мы такие разные. Неужели ребёнок может настолько отличаться от своих родителей? Оказывается, суть в другом! Я чувствую, что должен жить по-другому. Не ковыряться в земле – мне всегда это было противно, не ухаживать за лошадьми – я их ненавижу…. Я вообще всё здесь ненавижу…!

      Подростковый максимализм раздвигал призрачные границы ощущений молодого человека, расширяя нечто несущественное до вселенских масштабов. Но ненависть была самая настоящая. И Мария вдруг почувствовала её в отношении себя. Незримые чёрные