Научи меня радоваться, ба!. Ирина Арсентьева

сильно изменился за последние годы. Появились новостройки. Многоэтажки портили представление о прошлом посёлка, поэтому Элла не любила этот район. Она даже ни разу не взглянула в окно. Но вот вдалеке показались ели-великаны, и это означало, что начиналась старая часть Сиверского. Неяркие февральские лучи, пробиваясь сквозь густую хвойную крону, запрыгали весёлыми зайчатами, и на душе сразу стало теплее.

      На въезде дежурил Петрович, который знал Эллу в лицо. Поэтому шлагбаум поднялся без промедления. Такси остановилось прямо у ворот с резной деревянной вывеской «Садовая 9», и Элла долго стояла перед ними, не решаясь открыть. Заскрипели заржавелые петли, и в ту же секунду в памяти возникли образы Феликса, четы Одинцовых, Кукольника, Марго и Виолетты.

      Двухэтажный дом посмотрел на долгожданную хозяйку пустыми, почти мёртвыми глазницами и вздохнул. Дыхание дома Элла часто слышала, когда, будучи маленькой девочкой, а позже подростком, оставалась в библиотеке или в потайной коморке на чердаке. Оно никогда не пугало её, наоборот, интриговало и завораживало. Элла умела слышать и понимала старый дом, как никто другой. Она даже разговаривала с ним, когда никого не было поблизости.

      На участке было ещё довольно много снега, хотя конец февраля всегда считали началом весны. Солнце уже растопило большую часть снежных наносов и освободило дорожки, но под деревьями наст оставался не по-весеннему чистым и плотным. Элла вдохнула влажный прохладно-бодрящий воздух, хрустнула тонкой проталиной и неспешно ступила в свои владения. Ступеньки приветливо скрипнули под ногами хозяйки, и она по детской привычке пересчитала: «…три, четыре, пять…», как будто их могло стать меньше.

      Внутри было темно и зябко. Элла ощущала холод даже через пуховик. Она рефлекторно потянулась к выключателю, но вспомнила, что нужно спуститься в подвал, где размещался общий электрощиток.

      «Сейчас будет и светло, и тепло, – ей пришлось идти в темноте, почти на ощупь, так как где лежит фонарик, она не вспомнила и поэтому вслух подбадривала себя. – Скорее всего, батарейки сели за год. Но ничего страшного, я помню, где электрики установили щиток после того, как сгорел старый». Она щёлкнула несколькими выключателями и благополучно выбралась наверх.

      Люстра осветила гостиную. С большого портрета над камином на Эллу с укоризной смотрела Виолетта. «Явилась, блудная дочь?! Надолго ли в этот раз? Или снова упорхнёшь, как птичка? – спросила бабушка. – Ох, Элеонора!» – тяжело вздохнула она.

      Стянутая вязаная шапка легла на один из чемоданов, и тёмно-каштановые кудряшки беспорядочно рассыпались по плечам. Элла никогда не могла отрастить волосы. Они были мягкими и непослушными и росли только до определённой длины. Волнистые волосы в их семье были только у неё.

      «Попробую остаться, ба…» – она дотронулась до позолоченной рамы пальцами.