Арахно. В коконе смерти. Олег Овчинников

этом месте Анатолий снова отвлекся. Златовласка, чьи лицо, прическа и фигура, несомненно, обладали магнетической способностью притягивать мужские взгляды, величественно покинула кресло и в три шага – цок, цок, цок – приблизилась к окну. Там она встала, асимметрично приложив вывернутые ладони к стеклу и отведя локти назад, так что под тонкой тканью яркокрасного делового костюма отчетливо проступили лопатки. Словом, приняла живописную и несколько изломанную позу, свидетельствующую о скуке и желании оказаться не здесь.

      – Видал? – Борис легонько толкнул Толика локтем и игриво пошевелил бровями.

      В ответ Анатолий только поджал уголки губ и покачал головой, давая понять, что «Да-а. Тут уж ничего не попишешь…»

      – Э-эх, поручик… – вздохнул Борис, что в данном случае означало: «Мне бы твои годы».

      Они были знакомы уже третий год, пуд соли на двоих, может, и не осилили, но уж белого крепкого наверняка приняли не меньше гектолитра и теперь в общении друг с другом легко обходились малым набором слов, приберегая все красивости и курносости для своих юных почитательниц, которые… наверняка же где-то есть. Должны быть. Просто на глаза почему-то не показываются. Может, оттого, что живут не в столице, а в далекой глубинке? В глухой степи, где-нибудь за МКАД? Да, в глубинке – наверняка.

      Их знакомство завязалось в книжном магазине, в очереди за автографами, где Борис их размашисто раздавал, а Толик, собственно, и образовывал очередь.

      – Как подписать? – строго спросил маститый автор, глядя поверх раскрытой титульной страницы на нерешительно мнущегося паренька.

      – Напишите просто… Толику, – попросил паренек, вдруг застеснявшись своей простой и, пожалуй что, малоросской фамилии. Рядом со звучным, воспетым в белогвардейском романсе именем «Борис Оболенский», заявленным на обложке книги, словосочетание Анатолий Галушкин смотрелось куце.

      «Ничего, вот закончу роман, – успокоил себя Толик, – и возьму псевдоним. Что-нибудь такое же яркое. Скажем… Голицын!»

      – Сам пишешь что-нибудь? – определил наметанный глаз Оболенского.

      – Так… – окончательно стушевался Толик. – Немножко.

      «Просто Толику. От собрата по цеху», – быстро накарябал Борис поперек страницы и этим купил Анатолия с потрохами.

      В дальнейшем, когда признанный писатель принял над молодым автором негласное мягкое шефство, сами собой возникли и прижились обращения «Поручик» и «Корнет». И хотя, помимо панибратства, крылось в них явное нарушение субординации – ведь согласно дореволюционной табели о рангах выходило, что Борис по званию младше Анатолия, – такое положение вещей устраивало обоих.

      Свой общегражданский паспорт с настоящими именем и фамилией Борис Оболенский показал Толику гораздо позже, по сильной пьяни, предварительно потребовав, чтобы поручик трижды побожился, что не будет смеяться. А уже минуту спустя Анатолий, загибаясь от хохота, катался по ковру и благодарил небеса за то, что воспитан агностиком.

      Реальное имя не