Россия! Встань и возвышайся!. Александр Пушкин

русских суеверными: может быть, нигде более, как между нашим простым народом, не слышно насмешек на счет всего церковного. Жаль! ибо греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер.

      В России влияние духовенства столь же было благотворно, сколько пагубно в землях римско-католических. Там оно, признавая главою своею папу, составляло особое общество, независимое от гражданских законов, и вечно полагало суеверные преграды просвещению. У нас, напротив того, завися, как и все прочие состояния, от единой власти, но огражденное святыней религии, оно всегда было посредником между народом и государем, как между человеком и божеством. Мы обязаны монахам нашей историею, следственно и просвещением. Екатерина знала всё это и имела свои виды.

      Современные иностранные писатели осыпали Екатерину чрезмерными похвалами; очень естественно; они знали ее только по переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла путешествовать.

      Фарса наших депутатов, столь непристойно разыгранная, имела в Европе свое действие; «Наказ» ее читали везде и на всех языках. Довольно было, чтобы поставить ее наряду с Титами и Траянами, но, перечитывая сей лицемерный «Наказ», нельзя воздержаться от праведного негодования. Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юбке и в короне, он не знал, он не мог знать истины, но подлость русских писателей для меня непонятна.

      Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы. Русские защитники самовластия в том несогласны и принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: En Russie le gouvernement est un despotisme mitigé par la strangulation[7].

      2 августа 1822 г.

      Датированы в рукописи 2 августа 1822 г. и писаны в Кишиневе. По-видимому, представляют собой историческое введение в те автобиографические записки, которые Пушкин сжег после 1825 г. Эта часть сохранилась потому, что рукопись находилась у Н. С. Алексеева, которому Пушкин передал ее еще в Кишиневе.

      Державин (1822)

      С дерев валится желтый лист,

      Не слышно птиц в лесу угрюмом,

      В полях осенних ветров свист,

      И плещут волны в берег с шумом.

      Над Хутынским монастырем

      Приметно солнце догорало,

      И на главах златым лучом,

      Из туч прокравшись, трепетало.

      Какой-то думой омрачен,

      Младый певец бродил в ограде;

      Но вдруг остановился он,

      И заблистал огонь во взгляде:

      «Что вижу я?.. на сих брегах, —

      Он рек, – для севера священный

      Державина ль почиет прах

      В обители уединенной?»

      И засияли, как росой,

      Слезами юноши ресницы,

      И он с удвоенной тоской

      Сел у подножия гробницы;

      И долго молча он сидел,

      И, мрачною тревожим думой,

      Певец задумчивый глядел

      На грустный

7

Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою.