Серебряная кожа. Истории, от которых невозможно оторваться. Элеонора Гильм

сыновей и пригожих дочек.

      Боги послали ему серебряную девушку, непростой дар. Мэнрэк отказывалась покидать чум Синильги. Строптивая, своевольная, она не слышала мужа, и Хиркан разрывался между чумом у берега Оки и стойбищем.

      Отец и братья собирались откочевать далеко на восток. Хиркан боялся оставлять Мэнрэк одну: плохие люди, звери, злые духи могли украсть у него сокровище. Мэнрэк умела добывать зверя, стреляла из лука, попадала в белку без промаха, но все ж оставалась женщиной, сладкокожей и мягкой.

      Мартовским вечером он мчался к жене. Духи нашептывали, что случилось нечто дурное. Ноги в камусовых лыжах7 быстро двигались по лесу. Рыхлый снег проваливался, замедлял шаг Хиркана, но мужчина не поддавался весенним уловкам.

      Мэнрэк сидела в чуме, растрепанная и несчастная. Огонь в жирнике почти погас, холод кусал руки. Она вместо того, чтобы разжечь источник жизни, задумчиво растирала в ладошках золу.

      – Что с тобой? – Хиркан обеспокоенно вглядывался в жену и не узнавал.

      Мэнрэк уткнулась холодным носом в мужнино плечо и зарыдала.

      – Все хорошо, хорошо, мучукай8, – Хиркан принялся за дело, и скоро огонь наполнил сердце надеждой.

      – Мне надо покормить любимого мужа, – Мэнрэк шмыгнула носом и неловко встала, растирая онемевшие ноги.

      – Ты меня не проведешь, – Хиркан усадил жену обратно. – Что-то стряслось. Говори, мучукай.

      – Враг умирает. Умирает, а, может, уже умер. Я рада этому. Так рада!

      – Что за враг?

      Мэнрэк отвернулась.

      – Неважно. Враг из моего народа.

      – Кто? Говори мне! И взгляда не отводи, мучукай.

      Она сглотнула слюну и прошептала:

      – Брат. Он попал на тропу медведя. Не знаю, каким чудом был еще жив, когда я нашла его… Но скоро…

      – Дедушка голоден после зимнего сна. Он оставил добычу, чтобы она подгнила – так Великому зверю больше нравится.

      – Пусть гниет!

      – Скажи, где твой брат? Нужно принести его в чум, пока Дедушка не вернулся.

      – Я его ненавижу. Ты не будешь ради выродка рисковать жизнью!

      – Так нельзя. Ты не права, – Хиркан нахмурился. Его узкие глаза сверкали.

      – Почему нельзя? Он издевался… бил меня. Пусть умрет!

      – Нет. Ты не заслужила такую кару. Отравишься этой мыслью и не сможешь так жить. И наши дети не смогут. Пошли.

      ***

      Мэнрэк смачивала раны травяными отварами, шептала тунгусские слова, которым научила Синильга. Через неделю, вернувшись из забытья, Василий застонал. Еле разлепив глаза, он увидел у ложа дикарку в причудливом меховом кафтане.

      – Ты что, чумазая? Убить меня хочешь? Уйди, уйди от меня. Брысь! – Василий пытался подняться, махнуть рукой, но силы было не больше, чем у младенца.

      Феша, разом вспомнившая детство, жестокость брата, окунулась в ярость. Она сжала нож, которым только что резала оленину.

      Отвернулась. Дышать глубоко, как учила названная мать Синильга. Человека не изменить. Даже Бог не в силах этого сделать.

      Брат

7

Камусовые лыжи – лыжи народов Сибири со специальными меховыми вставками на скользящей поверхности.

8

Мучукай – ласточка (эвенк.).