Россия. Век XX. 1901–1964. Опыт беспристрастного исследования. Вадим Кожинов

и Кузьма МининСухорукий”.

      Достоевский еще не пережил 1-го марта (то есть убийства Александра II. – В. К.). Можно представить себе ярость, какую бы он после этого почувствовал… Но достаточно и мясников: он очевидно бы примкнул к тем, кто после 17 октября и “великой забастовки” (1905 года. – В. К.) начал громить интеллигенцию в Твери, в Томске, в Одессе»[27].

      Стоит добавить к этому, что вдова Достоевского, благороднейшая Анна Григорьевна, стремившаяся так или иначе продолжать его деятельность, сочла своим долгом стать действительным членом «черносотенного» Русского собрания…

      Нельзя умолчать о характерной и по-своему забавной ситуации, в которой оказались сегодня, сейчас «прогрессистские» идеологи: с одной стороны, они яростно борются против «консерваторов», но в то же время они не могут теперь не сознавать, что почти все наиболее выдающиеся идеологи России XIX века были отнюдь не «прогрессистами»; последние за редким исключением являли собой нечто заведомо «второсортное». Ныне просто невозможно всерьез изучать сочинения Добролюбова, Чернышевского, Писарева и т. п., чего никак не скажешь о Леонтьеве, Данилевском, Ап. Григорьеве. И возникает диковатый парадокс: многие теперешние «прогрессисты» выше всего ценят в прошлом мыслителей именно того «направления», которое сегодня они с пеной у рта отрицают…

      Глава вторая

      Что такое Революция?

      Выдвижение столь «глобального» вопроса может показаться чем-то странным: ведь речь шла об одном определенном явлении эпохи Революции – «черносотенстве» – и вдруг ставится задача осмыслить сущность этой эпохи вообще, в целом. Но – о чем уже сказано – взгляд на Революцию, при котором в качестве своего рода точки отсчета избирается «черносотенство» – непримиримый враг Революции, – имеет немалые и, быть может, даже особенные, исключительные преимущества.

      Выше говорилось о том, что именно и только «черносотенцы» ясно предвидели чудовищные результаты революционных потрясений. Не менее существенно и их понимание действительного, реального состояния России в конце XIX – начале XX века. Либералы и – тем более – революционеры на все лады твердили о безнадежной застойности или даже безысходном умирании страны – что они объясняли, понятно, ее «никуда не годным» экономическим, социальным и – прежде всего – политическим строем. Без самого радикального изменения этого строя Россия, мол, не только не будет развиваться, но и в ближайшее время перестанет существовать. Именно такое «понимание» чаще всего и толкало людей к революционной деятельности. Один из виднейших «черносотенных» идеологов, Л. А. Тихомиров (в 1992 году вышло новое издание его содержательного трактата «Монархическая государственность»), который в молодые годы был не просто революционером, но одним из вожаков народовольцев, с точным знанием дела писал в своей исповедальной книге «Почему я перестал быть революционером?» (М., 1895), что на путь кровавого террора его бывших сподвижников вело внедренное в них убеждение, согласно которому в России-де «ничего нельзя делать» (с. 45), и вообще

27

Розанов В. В. Мимолетное. 1915. – См. журн. «Начала», 1992, № 3, c. 21.