1937. Русские на Луне. Александр Владимирович Марков

ушибся сильно.

      Выскользнувшая из рук дубинка гулко ударилась о мостовую, с таким же звуком, что и перезрелый арбуз, который, треснув, кусками разлетается, как шрапнель, в разные стороны.

      – У-уу, гад.

      Очухался первый из нападавших. Рот у него был разбит, но он еще мог объясняться по-человечески, товарищ его ничего не мог издавать, кроме воя, в котором от людской речи почти ничего и не осталось.

      Он подобрал дубинку, все еще, видимо, не расставшись с желанием прогуляться ею по бокам Шешеля и по его голове. Страшное окровавленное лицо теперь походило на маску. Кровь казалась боевой раскраской, призванной устрашать неприятеля в ближнем бою.

      И что же прикажете делать? Разбить себе нос, что ли, чтобы кровь залила все лицо, и стать обладателем точно такой же маски, чтобы и она навевала врагу ужас? Но Шешель-то ее совсем не испугался. Он выпрыгнул из экипажа, прикрываясь саквояжем, как щитом, сбил с ног одного из нападавших. Тот и замахнуться дубинкой не успел. Совсем она ему не понадобилась, опять выпала, покатилась. Он потянулся за ней, но не достал. Вскочивший на ноги Шешель припечатал его руку к мостовой, а следующим ударом послал разбойника в глубокий сон. Шешель инстинктивно подался вперед, пригнулся, не увидев ни замах, ни удар, но чуть запоздал. Дубинка кончиком мазнула его по голове и плечу. Шешель чуть отклонился назад, голова задралась вверх и к искрам, посыпавшимся из глаз после этого удара, прибавились еще и те, что появились в ночных небесах.

      Первый пришел в себя.

      Разноцветные вспышки.

      «Какое красивое небо. Как северное сияние», – успел подумать Шешель, отступая на несколько шагов. Он споткнулся о бездыханное тело извозчика, потерял равновесие, почти завалился назад, но сумел выправиться, обрести крепкую поверхность под ногами, а то она раскачивалась под ним, как палуба корабля, на которой и в нормальном состоянии человек мог устоять с трудом, а что уж говорить о том, кто получил дубинкой по голове.

      – А-э-э.

      Безусловно, разбойник разучился говорить. Он только плевался, но не слюнями, а кровью, забрызгал немного Шешеля, бросился вперед, думая, наверное, что еще одна молниеносная атака и он собьет противника с ног.

      Шешель почти без замаха с уровня грудной клетки выбросил кулак вперед и немного вверх. Боль пронзила руку, как электрическим током, от костяшек пальцев до ключицы. Но нападавшему было куда как больнее. Тот точно в столб врезался на полном ходу. Его всего передернуло, руки повисли, глаза начали закатываться, веки опускаться, и он рухнул вниз, опал, как одежда, сорвавшаяся с вешалки, и остался лежать на мостовой грудой тряпья.

      – Ох, – только и вымолвил Шешель, взмахивая ушибленной кистью, чтобы унять боль, будто при каждой встряске она каплями отрывалась от руки. Похоже, он тоже забыл русскую речь.

      О третьем нападавшем он помнил, боялся, как бы тот не вступил в схватку, пока его товарищи еще дееспособны, но тот точно к уздечке приклеился. С места не сходил, а