Лазарет. Елена Крюкова

правда, – я сказал.

      – Ух ты! Правда! А ты откуда взял, правда или нет? Гляди, наплёл!

      – Это не я наплёл. Это записали жизнь Господа нашего Евангелисты. Матфей, Марк, Лука и Иоанн.

      – А они откуда про Него знали? Гляди, сказочники! Да я тебе таких сказок воз и маленькую тележку накидаю!

      – Это не сказки. Это правда.

      – Да кто ж знает-то доподлинно, правда или ложь? Какая, к чертям, правда!

      – Правда. Господь Сам есть высшая и последняя правда.

      – Эка! Да что ты! Брешешь как по-писаному! А докажи! Сделай чудо!

      Тут все в камере загалдели, заурчали, закричали:

      – Да, да, чудо… Чудо!.. Сделай чудо! Чудо-то сотвори! А? Что? Слабо?! А возьми нас на слабо! Чуда! Чуда хотим! Чуда! Чуда!

      И вот уже все они страшно вопили, безобразно разевая рты, надрываясь, хрипя, то ли глумясь, то ли молясь:

      – Чуда! Чуда! Чуда!

      Я встал посреди камеры. В обтерханных штанах, в изорванной рясе, босыми ногами на голом полу.

      – Чуда хотите? Будет вам чудо.

      Тут произошло нежданное. Бандит, у них слыл вожаком, схватил распоследнего бандитёнка, шестёрку, вытащил из-за сапога умело припрятанную от охраны заточку и всадил остриё шестёрке в грудь. Шестёрка упал, кровью заливаясь. Все расступились.

      Тщедушный человечек крючился на полу, орошая кровью холодные камни.

      – Ну что застыл! Валяй! Оживи!

      – В бога-душу-мать!

      Бандиты сыпали словами, выкрикивали: чуда!.. чуда!.. – потом утихли. Молчание упало пеленой тумана. Скрыло лица людей. Я не видел никого. Белый туман колыхался, плыл. Я медленно подходил к зарезанному. Видел: он ещё дышит. Опустился перед ним на колени. Ощупал рану. К сожалению, убийца попал в крупный сосуд. Если не наложить зажимы, несчастный изойдёт кровью.

      Я резко встал.

      – Хотите чуда? Будет вам чудо.

      Я шагнул к стальной двери и заколотил в неё кулаком:

      – Эй! Надзиратель! Срочно в лазарет! Меня и больного! У нас колотая рана!

      Ключ в замке затарахтел немедленно. Ворвались надзиратели, подхватили раненого, побежали с ним по длиннющему, конца-краю нет, коридору, я широко пошагал за ними, и ряса моя чёрным знаменем развевалась.

      В лазарете раненого взгромоздили на учительский, обитый чёрной свиной кожей стол – тут хирургических столов не водилось. Я попросил инструменты. Инструментов тоже не было.

      – Это тебе не больница! У нас тут тюрьма!

      – Принесите ножницы, кухонный нож, сапожную иглу, толстую… суровые нитки. Нож остро наточите. На огне обожгите. Иглу и ножницы тоже обожгите. Это дезинфекция. Спирт есть? Нет? Йод? Тащите йод. Вместо спирта водки бутылку. Водка у вас должна быть. Вату, бинт. Бинта если нет, рвите простынь на полоски.

      Принесли всё требуемое, и даже водку. И бинт, и марлю, и простынку аккуратно на длинные ленты порвали.

      Я оперировал. Руки сами летали. Под моими руками кряхтел, стонал и корчился