Приспособление/сопротивление. Философские очерки. Игорь Смирнов

в модели Локка, каким бы оно ни было – частным ответом на насилие или всеобщим недовольством, вызванным самозванством и тиранией, – нейтрализует беззаконие и восстанавливает правовую норму. Если закон таков, что им можно злоупотреблять, то народ имеет все основания обновить его, что наилучшим образом предохранит социореальность от революционных потрясений. Непослушание оборачивается у Локка средством для достижения послушания, которое не в силах поколебать никакие – снизу ли, сверху ли общества – отклонения от следования закону. В итоге сопротивление полностью лишается самоценности.

      Самозащита, бывшая для политфилософского дискурса XVII века тем отправным пунктом, откуда производилось оценивание разных типов резистентного поведения, не потеряла своего фундаментального значения и в наши дни. Более того, она была повышена в объяснительном ранге Эльзой Дорлен таким манером, что послужила определению сразу и власти (добивающейся монополии на насилие в отместку за враждебные ей действия), и сопротивления, оспаривающего у власть имущих эту привилегию. Без экстаза самозащиты не было бы, по Дорлен, возможно обретение (политической) субъектности81. Если учесть сказанное выше о том, что и не спровоцированное агрессией (реальной или потенциальной) противостояние какому-либо господству подразумевает превозмогание ожидающей нас смерти, то не приходится как будто возражать на отождествление сопротивления с самозащитой. Дело, однако, в том, что реактивно сопротивление тел, отстаивающих свои жизненные позиции. В духовной же практике, при выдвижении новых идей, противоречащих мейнстриму, авторы сопротивляются ходячим убеждениям отнюдь не по той причине, что должны сдерживать угрожающие им действия. Возмущения в интеллектуальной сфере имеют атакующий характер, хотя бы после таких инициатив нарушителям умственного спокойствия и случается отбиваться от оппонентов. Дух спасается от смерти иначе, чем тело, не столько изъявляя самоубийственное бесстрашие перед ней, сколько в творческих продуктах, рассчитанных на долгосрочное обращение в социальном обиходе. Самосознание упирается в объектность либо тварной плоти, предназначаемой тем самым к умиранию, либо сотворенной мысли, вырывающейся – дабы быть ценностью для многих – из рамок субъектного в окружающую среду, сливающейся с ней в ее пресуществовании умствованию, в ее превосхождении моментального. Сосредоточивающая свое внимание на corps social, политфилософия отелеснивает сопротивление, не обращая внимания на тот факт, что оно бывает также и визионерским, сдвигающим мыслительную рутину с мертвой точки82. Даже намечая перспективу в будущее (как это сделал Гоббс в «Левиафане»), политфилософия консервативна, поскольку вынашивает надежду на то, что когда-нибудь удастся создать такой социальный строй, в котором сопротивление режиму будет сведено на нет. И напротив: даже если идейный протест ретроспективен, требуя возвращения духовной культуры к

81

Dorlin E. Se défendre. Une philosophie de la violence. Paris: Zones, 2017. Джудит Батлер ополчилась против самозащиты, заявив в толстовском духе, что та делает насилие нескончаемым, и усмотрела альтернативу в приложении к self-defence в сопротивлении «без репликации деструкции» (Butler J. The Force of Nonviolence: An Ethico-Political Bind. N. Y.: Verso, 2020. P. 15, 64). Но есть ли в поле политики неразрушительное сопротивление? Даже если оно стремится к «сохранению жизни других» (Ibid. P. 67 ff), оно отрицает некую норму существования и покушается на то, чтобы, пусть не убийственно, лишить ее представителей социальной значимости, нанести им поражение.

82

Ср. критику политфилософии, обвиняющую ее в выдвижении на передний план «служебного» тела: Därmann I. Undienlichkeit: Gewaltgeschichte und politische Philosophie. Berlin: Matthes & Seitz, 2020. Знаменательно, что в попытке выстроить альтернативную политфилософию Ирис Дэрманн прослеживает лишь телесные формы отступления от конформизма. Каким бы метаморфозам ни подвергался этот дискурс, он все равно имеет дело с коллективной политической плотью. Идеи, если и получают в нем значимость, то только в той степени, в какой их подхватывают массы.