Быть добру. Перед рассветом. Татьяна Деркс

поэта Сивоконенко.

      – Прости, Юра, так вышло, ты сегодня раньше освободился, – юморил Владимир. Сивоконенко достал стопки.

      – Разговаривал с Абдуллой. Скоро подтянется, – уселся обратно в своё кресло Сивоконенко.

      – О, наш афганский герой. Наши вроде бодрячком, продвигаются, месят жижу русским сапогом. Налей, Юра.

      – Легко, – Сивоконенко наполнил рюмки чайным цветом на четверть.

      – Юра, полнее, – возмутился Скобцов.

      – Успеется, Володя, мы не спешим.

      Друзья выпили за погибших товарищей, соединив рюмки в коротком звоне стекла. Пили, чокаясь, поскольку всегда поднимали, как за живых. Так уж у них повелось.

      Скобцов стукнул дном осушенной рюмки об стол. Посмотрел на Юру и отвернулся в окно. Морозное синее небо было абсолютно пустым, прозрачным, идеально чистым, словно красивый дорогой бокал из богемского стекла, по стенкам которого до сих пор не скатилось ни одной винной капли – не единого потека. Поэт начал декламацию.

      Ещё не сдали рубежей,

      Не заметает от дверей

      Следы друзей.

      Там, в облаках страны дождей

      Ещё не выпасли коней,

      Налей, налей.

      Когда к тебе я не вернусь,

      Листом кленовым обернусь

      Среди аллей.

      Что будет, знаю наизусть,

      Сегодня всё-таки напьюсь,

      Налей, налей!

      Планета осенью больна

      И где-то в осени она,

      И ты не с ней.

      Душа надеждою пьяна,

      Но это не её вина,

      Налей, налей.

      Одна любовь всему цена,

      Судьбы осеннего вина

      Не пожалей.

      В бокале плещется луна,

      Дай мне допить её до дна,

      Налей, налей.

      В ночь под конвоем тополей

      Дорога в зиму, а над ней

      Звезда полей.

      Всё невозвратней и ясней,

      Что счастлив был ты только с ней,

      Налей, налей.

      Небес пронзительную грусть

      И расставанья терпкий вкус,

      Крик журавлей

      Запоминаю наизусть,

      Пью эту осень, не напьюсь,

      Налей, налей!

      Сивоконенко смотрел в окно. Ему вспомнилось, как совсем недавно его едва не прибило натовским снарядом. Вспоминал Коровина, который взялся из ниоткуда. Вспоминал его слова про спецроту. Юрий чувствовал, что что-то не так: не плохо, но чего-то он не понимает. Это был простой человеческий интерес.

      Его мысли прервал стук в дверь.

      – Терминатора вызывали? – в кабинет вошёл Абдулла на новеньких протезах ног.

      – Абдулла, здравствуй, – Сивоконенко обнял гостя.

      – Всех приветствую, – широко улыбнулся афганец. Он передвигался на протезах немного неуверенно, но всё же это были ноги, какие-никакие, но ноги, которые ему сделали в России.

      – Штрафной налью за опоздание, – пошутил Сивоконенко.

      – Нет-нет, – ответил