Телефонист. Владимир Евгеньевич Чернявский

и осталась лежать на проспекте. Живых и раненых вывезли подоспевшие десантные катера.

      Матвей долго лечился, но доктора так и не вернули ему речь. Возможно, в этом тоже была удача – его списали в тыл до начала самых жарких боев. После войны он остался в городе – скитался по приютам и ночлежкам, связался с катакомбниками и перебрался на кладбище. Марк несколько раз снимал Матвею жилье, но тот неизменно возвращался на могилы. Похоже, он свыкся с новым образом жизни.

      – Как ты меня нашел? – Марк отстранился от друга.

      – Ы-ы-ы! – Матвей постучал пальцем по наручным часам, снял с плеча рюкзак и вытащил из его безразмерного нутра электрический фонарик и баллончик аэрозоля.

      Марк посмотрел на свои часы. В миниатюрном окошке даты виднелось число 25.

      – Точно! – хлопнул он себя по лбу.

      – Ы-ы-ы! – радостно закивал Матвей.

      Марк взял из его рук фонарик, щелкнул выключателем и направил на куб. В круге яркого света на черном граните показался плотный слой строчек из имен и фамилий. Бесконечные списки мужчин, женщин и детей, погибших в войне с Заречьем. Такой же куб установлен на центральном кладбище по другую сторону реки.

      Марк обогнул памятник и нашел список личного состава воинской части двести тридцать шесть, а в нем свою разведроту. Пятьдесят человек – всего две колонки убористого текста. Марк подошел вплотную, медленно провел пальцем по строчкам. На двадцатой сверху он остановился и прочел вслух: «Андрей Бенеш».

      – Ы-ы-ы! – заголосил сзади Матвей.

      Бои прекратились на двадцать пятый день осени. Взявшая власть Особая служба наскоро наводила порядок и пыталась успокоить людей и мировую общественность. Трехлетняя война в центре Восточной Европы наконец закончилась. Никто скрупулезно не занимался похоронами. В спешке собрали тела и замуровали в бетонных саркофагах, накрыв их черными кубами.

      В газетах писали, что монумент символизирует нерушимость памяти о погибших, но в действительности он не более чем символ забвения. Едва различимые буквы на черном камне – лучшее тому подтверждение. Жертвы войны есть, но они не видны.

      Марк и Матвей боролись с забвением по-своему: на двадцать пятый день осени они, прихватив с собой краску, приходили на кладбище.

      Марк протянул руку:

      – Давай!

      Матвей вложил ему в ладонь холодный цилиндрик. Марк взболтал аэрозоль, поднес к поверхности куба и вдавил кнопку. Завоняло химией. Белая струя с шипением вырвалась из узкого горлышка и ударила в мрамор.

      Марк не отпускал палец, пока не выжал всю краску без остатка. Черное стало белым. Марк взял из рук Матвея тряпку, быстро провел ею по поверхности куба, стараясь не касаться букв. Отступил на несколько шагов – пятьдесят фамилий пылали на черном граните. Это все, что Марк мог для них сделать.

      Матвей стоял рядом и улыбался, издавая привычное гортанное: «Ы-ы-ы!» Марк похлопал