Дефолт, которого могло не быть. Мартин Гилман

поведение россиян представляется рациональным по следующим причинам. Во-первых, десятилетиями они не имели права держать активы за пределами страны, и желание воспользоваться появившейся наконец возможностью диверсификации вполне естественно. Во-вторых, при отсутствии внутри страны разнообразных сберегательных инструментов и при крайне низкой доходности имеющихся инвестиции за рубежом выглядели более выгодными. В-третьих, и после развала Союза финансовую политику правительства в России по-прежнему воспринимали как непредсказуемую и потенциально конфискационную. В-четвертых, финансовые учреждения в стране считались слабыми и не заслуживающими доверия, а их услуги – дорогими; российские предприниматели убеждались, что вести расчеты даже между собой им выгоднее вне страны. Ну и, наконец, помимо законного желания увеличить доходность и обеспечить сохранность средств, сказывалось стремление избежать налогов[78].

      Теперь посмотрим на иностранных инвесторов. Вплоть до 1998 года доля российских активов в их портфелях для развивающихся рынков постоянно росла[79], хотя наверняка в большинстве случаев они считали свои российские инвестиции спекулятивными. Начиная с 1995 года на рынке появились ценные бумаги с фиксированным процентом, и поскольку они имели высокую доходность, а рубль оставался стабильным, в них начали активно вкладывать большие деньги, сначала по «серым» схемам, а потом и путем разрешенных ЦБ операций. К лету 1997 года иностранные инвесторы были, похоже, готовы брать уже вообще любой российский актив.

      Правда, поведение иностранных инвесторов отличалось крайним непостоянством, и, кстати, политические настроения на Западе весьма чутко реагировали на перемены в их намерениях. Так, стадию эйфории, которую они испытывали в 93-м, когда Россия, казалось бы, твердо стояла на «американском пути», сменил глубокий пессимизм: экономические показатели разочаровывали, разразилась война в Чечне, реформы столкнулись с серьезным сопротивлением. Но после переизбрания Ельцина, и особенно в 1997 году, оптимизм вновь завладел умами – до тех пор, пока эти настроения не ухнули вместе с рублем вниз в августе 1998 года. В 2002 году, однако, инвесторы снова начали подумывать о том, чтобы пересмотреть долю российских активов в своих портфелях. В отличие от них, российские инвесторы все это время неизменно сохраняли свой долгосрочный скептицизм и последовательно придерживались стратегии инвестирования за рубежом.

      Так вели себя портфельные инвесторы. Но было и довольно многочисленное сообщество иностранных, в первую очередь европейских, компаний, которые осуществляли в России прямые инвестиции, покупали производства или создавали внутри страны свои дочерние фирмы и вкладывались в оборудование и товарные запасы. Присутствовали они и в нефтяном секторе. Так что потенциал российского рынка все-таки признавался, но и у «прямых» инвесторов убавляли пыл и упомянутое непостоянство настроений на рынках, и запутанные

78

Одно из недоразумений касается времени либерализации операций по счетам движения капиталов. Конвертируемость для операций по текущим счетам Россия ввела еще 1 июня 1996 г. (после принятия на себя обязательств в рамках Статьи VIII Устава МВФ), а вот уже полную конвертируемость рубля, в том числе и для операций по капитальным счетам, была введена лишь 1 июля 2006 г.

79

По иронии судьбы, в ведущем индексе для рынков развивающихся стран – МSCI – удельный вес России был повышен в начале 1998 года.