Гейша. Александр Житинский

дверей, инкрустированных перламутром, на бархатном стуле спала старушка, похожая на графиню. Над нею висел двуглавый орел, который тоже спал обеими головами. Я потоптался перед графиней и робко кашлянул. Старушка интеллигентно вздрогнула во сне, но не проснулась. Орел же открыл один из четырех глаз, который оказался мутноватым и пьяным.

      – Я насчет урока мужества, – обратился я к орлу.

      Орел поцокал кривыми клювами, и графиня проснулась. Я повторил свои слова. Графиня удивленно воззрилась на меня, потом поднялась со стула, обнаружив на нем бледно-зеленую круглую потертость, и почти испуганно спросила:

      – А какой нынче год, не скажете?

      – Говорят, год Дракона, – ответил я.

      – Дракона… – задумчиво повторила она. – А по номеру, по номеру не припомните?

      Я назвал порядковый номер года.

      – От Рождества Христова? – уточнила старушка.

      Я подтвердил, что да, от Рождества Христова.

      Графиня возвела глаза к орлу, пошевелила губами, что-то высчитывая, а затем объявила:

      – Пора в отпуск.

      – Дайте мне урок мужества, а потом уходите в отпуск, – попросил я.

      – Да-да, непременно! Это уж непременно! – оживилась графиня и скрылась за перламутровыми дверями.

      Через минуту там послышались легкие и мягкие шаги, обе створки двери распахнулись, и передо мною предстал маленький человек в напудренном парике, в длинном камзоле и при шпаге. С первого взгляда я узнал в нем Суворова. Это несколько ошеломило меня, и я отступил на шаг.

      – Добро пожаловать, милостивый государь! – быстро проговорил Суворов, глядя на меня снизу вверх абсолютно умными глазами.

      От волнения я забыл, как его зовут. Помнил, что Генералиссимус, но отчество совершенно выпало. Генералиссимус Алексеевич? Генералиссимус Ильич?..

      – Здравствуйте, Генералиссимус… – сказал я.

      – О! – протестующе воскликнул Суворов, поднимая тонкие ладони. – Мы с вами не на плацу. Можете запросто – Александр Васильевич.

      «Тезка, – почему-то подумал я. – Мы с Суворовым тезки».

      Я последовал за ним через зал, вспоминая все, что читал когда-то или слышал о Суворове. «Переход через Альпы» – так! «Тяжело в ученье – легко в бою» – есть! «Плох тот солдат, который…» Дальнейшее сомнительно.

      Мимо нас проскользнула графиня, нагруженная хозяйственной сумкой.

      – Александр Васильевич, миленький, я в отпуск ухожу, в отпуск, может, и не свидимся больше. Вы бессмертный, вам-то что, а мне уж помирать пора, – протараторила она на ходу, на что Суворов довольно резко ответил:

      – Чушь, любезная, чушь! – и добавил что-то по-французски.

      Графиня разразилась французской тирадой, покраснела, сделала книксен и упорхнула.

      Мы прошли еще один зал, где висели пыльные знамена. При виде их Суворов поморщился.

      Распахнулась дверь, обнаруживая кабинет с бархатными креслами и резным бюро темного дерева. На бюро стоял зеленый телефонный аппарат. Суворов отстегнул шпагу, стянул парик