Гейша. Александр Житинский

и согнута так, чтобы статью сразу можно было найти.

      – «Тикли и гуманизм», – прочел Суриков заголовок. – Читать дальше? – спросил он.

      – Мура, наверное, – предположил Михаилус. – Что они могут смыслить в тикли?

      – «Сегодня, когда передовые ученые всех стран…» – начал Суриков, но Михаилус перебил:

      – Суть, суть читай!

      Суриков заскользил глазами по строчкам, отыскивая суть. Шатун не выдержал, выхватил у него газету.

      – «Аморфный гуманизм тикли не имеет ничего общего с классической и даже с квантовой механикой…» – прочитал Шатун, размахивая указательным пальцем.

      Он задел им тикли, и оно рассыпалось на мелкие блестящие пылинки, которые изобразили в воздухе ленту Мебиуса и печально поплыли по направлению к форточке.

      – Ну конечно! – сказал Суриков. – Еще неизвестно, есть тикли или нет, а под нее уже подводят базу…

      – Под него, – сказал я. – Утром оно среднего рода.

      На меня посмотрели чуть внимательнее, чем обычно.

      – Тикли есть. Я это вчера доказал, – заявил Михаилус.

      – Можешь пронаблюдать? – издевательски спросил Шатун.

      – Нужен прибор. Но это уже не мое дело, – развел руками Михаилус.

      Тикли бросилось в стекло, точно бабочка. Я подошел к окну и распахнул его настежь.

      – Ты что, с ума сошел?! – закричали коллеги.

      – Посмотрите, как улетает тикли, – сказал я.

      – Чокнутый – факт, – сказал Шатун.

      Тикли вытянулось в длинную ленту и полетело по направлению к парку культуры. Две синички пристроились к нему и сопровождали, пока тикли не скрылось из глаз. Суриков-старший закрыл окно и постучал себя по лбу логарифмической линейкой. Этот жест он адресовал мне. И все стали стучать по лбу логарифмическими линейками. Последним это сделал вахтер, когда я уходил домой. Неизвестно, где он ее взял.

      Ночью наступил Новый год. Моя любимая девушка не пришла, потому что я так и не вспомнил, как ее зовут. Я сидел один перед телевизором и чокался шампанским с экраном. На третьем тосте экран разбился, вспыхнув ослепительным светом, и Новый год прошел мимо по соседней улице.

      – Тикли! – позвал я.

      Тикли высунулась из стеклянной дымящейся дыры, где только что танцевала Майя Плисецкая. На тикли было короткое вечернее платье, а ее зеленоватый глаз смотрел на меня простодушно и доверчиво, как новорожденный слоненок.

      – Тикли, посиди со мной, – попросил я. – Ты меня понимаешь?

      Она написала чем-то на стене: «Я тебя понимаю».

      – Скоро они научатся тебя наблюдать, – сказал я.

      «Пусть попробуют!» – храбро написала тикли.

      – Тикли, дай я тебя поцелую! – обрадовался я. – Ты молодец, тикли!

      «Ты тоже молодец, – написала она. – Целоваться не надо».

      Я налил ей шампанского, и тикли отхлебнула глоточек. Видимо, она делала это впервые, потому что ее глаз сразу заблестел, и тикли стала летать по комнате быстро и бесшумно, оставив свое вечернее платье на диване.

      – А