Плач серого неба. Максим Михайлов

оказались очень дружелюбной парой. И хотя что муж, что жена были изрядно невоздержанны и остры на язык, они быстро подружились с квартиранткой. Та с жаром принялась за новые обязанности, чем окончательно покорила Марагду, хозяйку дома и по совместительству главу семьи. Пусть со стороны дуэт юной, но почти уже трехметровой великанши и сухонькой пожилой хоблинги казался комичным, вслух об этом никто не говорил.

      Через полтора года Росцетта с удивлением поняла, что не просто прижилась в маленьком домике, но словно провела в нем всю жизнь. Марагда заменила ей мать, а Жосар… Она не знала, как выразить свои чувства. Он стал ей не только духовным отцом, но и тем, родным, которого она никогда не знала, но хотела бы видеть именно таким. Он был и старшим братом, защищавшим от любой, даже воображаемой опасности. Такое чувство родства было для нее внове, и она немного смущалась блаженства, которое охватывало ее после еженедельной исповеди, когда рука священника касалась ее головы. За этой маленькой ладонью можно было спрятаться от любых опасностей, и в душе Росцетты царили мир и спокойствие.

      Она так и не поняла, почему весь город звал их район клоакой. Конечно, там было ужасно грязно и иногда нестерпимо воняло рыбой, зато все до единого соседи были по-своему приветливы и, в общем-то, добры. Воспоминания о том, как за провинности ее ставили в угол, а в затекшие колени больно впивались сухие горошины, выцвели и превратились в далекий замшелый кошмар. За какую-то оплошность Марагда могла и наорать, но рядом с ней и ее добродушным мужем Росцетте самой хотелось делать все на совесть.

      Без малого год прожила она в Рыбацком квартале. Прозвище «ублюда», которым наградили ее соседи, сначала страшно тяготило Росцетту. Оно не просто мерзко звучало – будто кто-то от души сплюнул на мокрую мостовую, – но каждый раз напоминало о недоразумении, из-за которого великанша явилась на свет. И все-таки, мало-помалу, девушка и нелепый ярлык свыклись, потянулись друг к другу и незаметно сроднились. В какой-то миг стало ясно, что рыбаки и в мыслях не имели ее изводить – напротив, они принимали ее чуть ли не за свою и относились, как к своей – с добродушным полупрезрением. И уж подавно не собирались они тратить на нее настоящие оскорбления, которые хранили и лелеяли только для лучших друзей. Крепко завернутое словцо считалось в Клоаке настоящим произведением искусства, и умельцы заковыристо ругаться всегда были в почете.

      Ух, и накраснелась же Росцетта, прежде чем все поняла! И получила в довесок еще одно озарение – рыбакам было лень запоминать имена. Они глядели на поверхность, черпали с нее горсть и лепили удобную кличку.

      Она успокоилась. Дни стали веселыми и безмятежными: она помогала Поззу, мужу Марагды, латать сети и чистить рыбу, помогала хозяйке дома в уборке и бегала в гости к новой подружке, портнихе Врее Гоммельхафф, болтать о том да о сем. А вот ночь не упускала возможности подпортить