Страсть принцессы Будур. Шахразада

и музыканты – все стремились в сад, раскинувшийся вокруг императорских покоев. Всем находилось дело, а мастерство каждого настоящего умельца было щедро вознаграждено. Спешно выстроенные галереи вились вокруг сада, в котором со дня на день должны были расцвести нежным бледно-розовым цветом императорские сакуры. Весна уже вступала в свои права, но ночи были еще холодны. Императрица Комати опасалась, что гости не смогут полюбоваться цветущими деревцами. Но все равно, даже если бы деревья засохли все до единого, гостей надлежало встретить, как положено властителям мира. А потому в день праздника дорожки, что вели от ворот дворца к северным покоям, были заполнены людьми.

      Императора приехали поздравить магараджи и князья, вельможи и наместники из провинций, властители далеких и близких стран и островов.

      Никого не удивляла пышность убранства, но всех покоряла искренность, с какой императорская чета встречала гостей. Разноцветные фонарики, развешанные в саду, освещали дорожки и лужайки. Мягкий отсвет падал и на лицо императрицы. Только очень близкий человек заметил бы, что она весела лишь внешне… Комати была весьма озабочена тем, что ее дочь – Совершенная Красота, Ситт Будур – не принимала никакого участия в радостных приготовлениях к весеннему празднику.

      Обычно девушка вместе с матерью выбирала новые шелка для роскошных нарядных одежд, сочиняла стихи. А затем с придворным каллиграфом выписывала их черной тушью на бледно-розовых, как цветки сакуры, полотнищах, которые слуги развешивали в парадном зале…

      Но сейчас все было иначе… Ситт Будур словно во сне бродила по покоям, не думая ни о нарядах, ни о лакомствах. Рука же ее вывела лишь одно танка, задумчивое и немного печальное.

      О, если б на свете

      вовек не бывало вас,

      цветущие вишни!

      Наверно, тогда бы весною

      утешилось сердце мое.[8]

      Ей не хотелось никого видеть. Впервые за много лет она мечтала о покое, ей стала ненавистна суета, захватившая всех. И даже сказки, которыми с первых дней тешила ее кормилица, внезапно стали ей скучны.

      Да, она преклонялась перед отцом и совершенным им подвигом во имя любви. Да, она понимала маму, которая делила свою душу между мужем и поэзией. Но самой девушке хотелось оказаться как можно дальше от покоев, праздника, шума. Она с ужасом думала о той минуте, когда пора будет покинуть свои покои и присоединиться к родителям. А мысль о том, что придется приветствовать гостей… Или выражать радость, общаясь с каким-нибудь очередным напыщенным невеждой… Или принимать ухаживания очередного индийского принца… Почему-то именно индийские принцы внушали ей особое отвращение: то ли своей надменностью, то ли пренебрежением к женщине, которое даже не пытались скрыть… Но, быть может, ей просто нужен был кто-то другой… Совсем другой…

      Бамбуковые палочки, подвешенные у входа в крытую галерею, тихо зазвенели – это вошла служанка.

      – Ее небесное

8

Танка Аривара Нарихира. Перевод В. Станович.