Божественная комедия. Ад. Данте Алигьери

холма я пробудился,[8]

      Где той юдоли положен предел,[9]

      В которой ужас в сердце мне вселился, —

      16. Я, вверх взглянув, главу холма узрел

      В лучах планеты, что прямой дорогой[10]

      Ведет людей к свершенью добрых дел.

      19. Тогда на время смолк мой страх, так много.

      Над морем сердца бушевавший в ночь,

      Что протекла с толикою тревогой.[11]

      22. И как успевши бурю превозмочь,

      Ступив чуть дышащий на брег из моря,

      С опасных волн очей не сводит прочь:

      25. Так я, в душе еще со страхом споря,

      Взглянул назад и взор вперил туда,[12]

      Где из живых никто не шел без горя.

      28. И отдохнув в пустыне от труда,

      Я вновь пошел, и мой оплот опорный

      В ноге, стоящей ниже, был всегда.[13]

      31. И вот, почти в начале крути горной,

      Покрытый пестрой шкурою, кружась,

      Несется Барс и легкий и проворный.[14]

      34. Чудовище не убегало с глаз;

      Но до того мне путь мой преграждало,

      Что вниз сбежать я помышлял не раз.

      37. Уж день светал, и солнце в путь вступало

      С толпою звезд, как в миг, когда оно

      Вдруг от любви божественной прияло

      40. Свой первый ход, красой озарено;[15]

      И все надеждою тогда мне льстило:

      Животного роскошное руно,

      43. Час утренний и юное светило.[16]

      Но снова страх мне в сердце пробудил

      Свирепый Лев, представший с гордой силой.[17]

      46. Он на меня, казалось, выходил,

      Голодный, злой, с главою величавой,

      И, мнилось, воздух в трепет приводил.

      49. Он шел с Волчицей, тощей и лукавой,[18]

      Что, в худобе полна желаний всех,

      Для многих в жизни сей была отравой.

      52. Она являла столько мне помех,

      Что, устрашен наружностью суровой,

      Терял надежду я взойти наверх.

      55. И как скупец, копить всегда готовый,

      Когда придет утраты страшный час,

      Грустит и плачет с каждой мыслью новой:

      58. Так зверь во мне спокойствие потряс,

      И, идя мне на встречу, гнал всечасно

      Меня в тот край, где солнца луч угас.

      61. Пока стремглав я падал в мрак ужасный,

      Глазам моим предстал нежданный друг,

      От долгого молчания безгласный.[19]

      64. «Помилуй ты меня!» вскричал я вдруг,[20]

      Когда узрел его в пустынном поле,

      «О кто б ты ни был: человек, иль дух?»

      67. И он: «Я дух, не человек я боле;

      Родителей Ломбардцев я имел,[21]

      Но в Мантуе рожденных в бедной доле.

      70. Sub Julio я поздно свет узрел,[22]

      И в Риме жил в век Августов счастливый;

      Во дни богов в лжеверье я коснел.[23]

      73. Я был поэт, и мной воспет правдивый

      Анхизов

8

Холм, по объяснению большей части комментаторов, означает добродетель, по другим восхождение к высшему благу. В подлиннике Данте пробуждается у подошвы холма; подошва холма – начало спасения, та минута, когда в душе нашей возникает спасительное сомнение, роковая мысль, что путь, по которому мы шли до этой минуты, ложен.

9

Пределы юдоли. Юдоль есть временное поприще жизни, которое мы обыкновенно называем юдолию слез и бедствий. Из XX песни Ада, ст. 127–130, видно, что в этой юдоли путеводным светом поэту служило мерцание месяца. Месяц означает слабый свет человеческой мудрости. Копишь.

10

Планета, ведущая людей прямой дорогой, есть солнце, которое, по системе Птоломеевой, принадлежит к планетам. Солнце имеет здесь не только значение материального светила, но, в противоположность месяцу (философия), есть полное, непосредственное познание, божественное вдохновение. Копишь.

11

Даже отблеск божественного познания уже в состоянии уменьшить в нас отчасти ложный страх земной юдоли; но вполне он исчезает только тогда, как мы совершенно исполнима страхом Господним, как Беатриче (Ада II, 82–93). Копишь.

12

Т. е. взглянул в темный лес и эту юдоль бедствий, в которой оставаться значить умереть нравственно.

13

При восхождении, нога, на которую мы опираемся, всегда стоит ниже. «Восходя от низшего к высшему, мы подаемся вперед медленно, только шаг за шагом, только тогда, как твердо и верно встанем на низшее: восхождение духовное подлежит тем же законам, как и телесное.» Штрекфусс.

14

Барс (uncia, leuncia, lynx, catus pardus Окена), по толкованию старинных комментаторов, означает сладострастие, Лев – гордость или властолюбие, Волчица – корысть и скупость; другие, особенно новейшие, видят в Барсе Флоренцию и Гвельфов, во Льве – Францию и в особенности Карла Валуа, в Волчице – папу или римскую курию, и, согласно с этим, дают всей первой песни смысл чисто-политический. По объяснению Каннегиссера, Барс, Лев и Волчица означают три степени чувственности, нравственной порчи людей: Барс есть пробуждающаяся чувственность, на что указывают его быстрота и проворство, пестрая шкура и неотвязчивость; Лев есть чувственность уже пробудившаяся, преобладающая и не скрываемая, требующая удовлетворения: потому он изображен с величавою (в подлиннике: поднятой) головою, голодный, злой до того, что воздух вокруг него содрогается; наконец, Волчица – образ тех, которые вполне предались греху, почему и сказано, что она многим уже была отравой жизни, потому и Данта она совершенно лишает спокойствия и всечасно более и более вгоняет в юдоль нравственной смерти.

15

В этой терцине определяется время странствия поэта. Оно, как сказано выше, началось в великую пятницу на страстной неделе, или 25 марта: стало быть, около весеннего равноденствия. Впрочем, Филалетес, основываясь на XXI песни Ада, полагает, что странствие свое Данте начал 4 апреля. – Божественная любовь, по представлению Данта, есть причина движения тел небесных. – Толпою звезд обозначается созвездие Овна, в которое в это время вступает солнце.

16

Поэт, оживленный сиянием солнца и временем года (весною), надеется умертвить Барса и похитить его пеструю шкуру. Если Барс означает Флоренцию, то спокойное состояние этого города весною 1300 г., когда партии Белых и Черных находились между собою в совершенном, по-видимому, согласия, действительно могло родить в поверхностном наблюдателе событий некоторую надежду на продолжительность мира. Но это спокойствие было только кажущееся.

17

Как символ Франция, которая «потемняет весь христианский мир» (Чист. XX, 44), Лев представляет здесь насилие, ужасающую вещественную силу.

18

Волка Писания Данте превратил в волчицу (lupa) и тем еще жестче очертил алчность римской курии (если ее должно разуметь под именем Волчицы), ибо lupa в латинском языке имеет еще другое значение. Вся поэма Данта направлена против римской курии (Ада VII, 33 и след., XIX, 1–6 и 90-117, XXVII, 70 и след.; Чист. XVI, 100 и дал., XIX, 97 и д., XXXII, 103–160; Рая IX, 125 и д., XII, 88 и д., XV, 142, XVII, 50 и д., XVIII, 118–136, XXI, 125–142, XXII, 76, и д., XXVII, 19 126).

19

Безгласный, в подлиннике: fioco, охриплый. Это искусный намек на равнодушие современников Данта к изучению творений Виргилия.

20

В подлиннике: Miserere de me, и есть воззвание не к одному Виргилию, но и к божественной благости. У подошвы горы Чистилища души насильственно убиенных поют то же. (Чист. V, 24.)

21

68. Виргилий родился в местечке Андес, нынешней деревушке Банде, иначе Пьетоле, близ Мантуи, на Минчио. Отец его, по одним известиям, был земледелец, по другим – горшечник.

22

Он родился в 684 г. от постр. Рама, за 70 лет до Р. X, при консулах М. Лициние Крассе и Кн. Помпее Великом, в октябрьские иды, что, по нынешнему календарю, соответствует 15 октября. – Виргилий, поэт Римской империи (princeps poetarum), говоря, что он родился при Юлии Цезаре, хочет этим прославить имя его: на Цезаря Данте смотрит как на представителя Римской империи; изменившие Цезарю, Брут и Кассий, наказуются у него жестокою казнью (Ада XXХГѴ, 55–67). – Sub Julio есть одно из тех латинских выражений, которых так много встречается в поэме Данта, по общему обыкновению не только поэтов, и прозаиков того времени.

23

Этими словами Виргилий, кажется, хочет оправдаться в своем язычестве.