Стрельцы. Иван Полонянкин

отворилась, Семён рассмотрел стрелецкий кафтан и начал говорить:

      – Павел Тимофеевич, это Семён…

      Но кафтан взмахнул рукой, приглашая за собой. Семён следом несмело вошёл в избу и, ожидая вопроса, пригнув голову, топтался у порога. Поднял глаза и, увидев смешливую девчонку, от которой невозможно было просто так отвести глаз, забылся во времени и пространстве.

      – Семён, случилось что? – спросил повторно и нетерпеливо, повысив голос, десятник. И добавил, обращаясь к дочери: – Не балуй, Полька! Иди к себе.

      Семён пришёл в себя:

      – Павел Тимофеевич, мы с Матвейкой и Стёпкой перед походом в Воронеж хотели отпроситься в слободу на Большую улицу у Калужских ворот, со своими братьями повидаться. Отпустите нас завтра втроём. Мы быстро: туда и обратно!

      – Семён, ты Устав забыл: отпустить за пределы слободы своего стрельца может только сотенный капитан. Откуда узнал о походе? – удивлённо спросил десятник, но тут же отмахнулся: – Завтра пораньше подходите к съезжей избе, у капитана отпроситесь.

      Семён замялся, смущённо начал переваливаться на ногах, не зная, как ответить и что делать дальше.

      – Тятя, а ты других поспрашивай. Там за углом ещё двое стоят, – высунулась из-за печки и бросила Полька.

      – Не балуй, сказал, – пресёк её отец, и она мгновенно спряталась. – Полька, иди-ка сюда, – вдруг позвал он.

      Пелагея осторожно вышла из-за печи, свет от свечки охватил её, в цветастом сарафане, тонкую и светлую. Семён бросил на неё быстрый взгляд и смущенно потупился.

      – Чего, тятя?

      – Сходи-ка к тётке Марфе, пусть мать домой уже идёт. Целый вечер там сидит со своей вязкой. Да, Семёна проводи.

      И к Семёну:

      – Иди к себе: утро вечера мудренее.

      Семён продолжал смущённо топтаться рядом с порогом, не зная, что предпринять: то ли ждать, то ли выходить из избы. Поднял голову, хотел спросить десятника, но встретился с девичьим взглядом и задохнулся: перед собой он увидел статную девицу – девчонку в ярком платке, укороченной меховой шубке, покрытой коричневым сукном и в валенках.

      Павел Тимофеевич с усмешкой внимательно посмотрел на застывшего в смущении Семёна, перекрывшего собой входную дверь, окинул взглядом неожиданно присмиревшую дочь и бросил:

      – Идите.

      Семён поклонился, быстро толкнул дверь и, освобождая проход, оказался на улице. Девчонка, торопясь за ним, шумно хлопнула дверью и спросила:

      – Так тебя Семёном зовут? А меня Пелагеей. Тятька у меня хороший.

      – Угу, – промямлил Семён, не смея поднять взгляда на неё.

      – Ты приходи ещё к нам, – смущённо произнесла Полина, – мамка блины и рыбу на этих днях будет печь, а то скоро пост.

      – Угу, – повторил Семён и бросился к друзьям, стоящим у соседней избы.

      Утром чуть свет Семён, Матвей и Степан стояли в сторонке от съезжей избы и ждали Ярыгина. Десятники и пятидесятники сотни собрались быстро, и сразу же появился капитан, которого перехватил десятник Килин. Он что-то обстоятельно рассказывал