Ярославль. Сорок тысяч слов о любви. Антон Голицын

кабака

      Годунов показал на «Гостиный дворик».

      Фарфоровых девочек трогают за бока

      Фригидная площадь, фаллический пьедестал

      Годунов махнул рукой в сторону площади.

      Где каменный ГОСТ инструменты держать устал

      Рука указала на памятник, Вера улыбнулась.

      Плацкарта почтамта и флаги-нетопыри

      Годунов сделал широкий взмах рукой в сторону почтамта, словно демонстрируя его протяжённость и, одновременно, колыхание флагов. Милиционер у будки повернул голову в их сторону, но сразу отвернулся.

      Всё дышит снаружи и светится изнутри

      Нечаянный праздник летит на семи ветрах

      Усы распустил, беспородным вином пропах

      Сиятельный ноль, надувной голубой налим

      Давайте ловить его и любоваться им

      – Ловить. И любоваться. Как здорово!

      Вера подмигнула.

      – Зевнём по глоточку?

      – Зевнём.

      И они допили бальзам.

      – Это, собственно, и есть Беляков.

      – А где он сейчас? Там же где и был?

      – Фигурально говоря, да. В стране его знают, да и за рубежом кое-где. Но ярославцам всё равно. Страшные снобы.

      Текила, глинтвейн, саке и бальзам сделали свое дело – Годунова слегка покачивало, а походка Веры стала легкой.

      Они, конечно, зашли в «Гостиный дворик» и сели на втором этаже у окна. Отсюда была видна вся площадь. Здесь на просьбу налить «чего-нибудь» официант, не моргнув глазом, налил водки. Вера смотрела на водку с сомнением.

      – Боишься? – участливо спросил Годунов.

      – Есть немножко. Со школы не пила водку без закуски. Но ведь это правила?

      – Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Что будешь?

      Из того, что побыстрее, в меню нашлись только пельмени. Они выпили и закусили.

      – Главное, конечно, это церковь.

      – Какая? – спросила Вера с набитым ртом.

      – Вон та, – Годунов показал в окно. За памятником стояла Богоявленская церковь, припорошенная, словно обсыпанный сахарной пудрой торт-бизе.

      – Что с ней не так? В смысле, чем она необычна. Ты ведь рассказываешь про всё необычное.

      – Её необычность заключается в её обычности. Нет никакой легенды. Никто никого не убил. Никто ничего не украл.

      – Уже довольно необычно.

      – Это просто. Невероятно. Красивая. Церковь. Она никогда не бывает одинаковой.

      – Погоди. Она сейчас точно такая же, как когда ты рассказывал стихотворение. И твой поэт ничего про неё не написал. Про почту написал. Про мужика с тортом написал. А про церковь нет. Ничего невероятного. Такая же церковь, как и все.

      – Нет, ты ничего не понимаешь, она совсем другая.

      – Обыкновенная, – упрямилась Вера.

      – Сама ты обыкновенная.

      – Женщинам такое не говорят, чурбан ты неотёсанный.

      – Я это не имел в виду. Нет, ну ты должна понимать.

      Годунов чувствовал, что несёт пьяную чушь,