Собор Парижской Богоматери. Виктор Мари Гюго

до прибытия его высокопреосвященства, и актеры были вынуждены начать представление, не дождавшись его высокопреосвященства.

      Кардинал расхохотался.

      – Клянусь честью, – воскликнул он, – ректору Университета следовало поступить точно так же! Как вы полагаете, мэтр Гильом Рим?

      – Монсеньор, – ответил Гильом Рим, – удовольствуемся тем, что нас избавили от половины представления. Мы, во всяком случае, в выигрыше.

      – Дозволит ли ваше высокопреосвященство этим бездельникам продолжать свою комедию? – спросил судья.

      – Продолжайте, продолжайте, – ответил кардинал, – мне все равно. Я тем временем почитаю требник.

      Судья подошел к краю помоста и, водворив движением руки тишину, провозгласил:

      – Горожане, селяне и парижане, желая удовлетворить как тех, кто требует, чтобы представление начали с самого начала, так и тех, кто требует, чтобы его прекратили, его высокопреосвященство приказывает продолжать.

      Обе стороны принуждены были покориться. Но и автор, и зрители еще долго хранили в душе обиду на кардинала.

      Итак, персонажи на сцене вновь принялись за свои разглагольствования, и Гренгуар стал уповать, что хоть конец его произведения будет выслушан. Но и эта надежда не замедлила обмануть его, как и другие его мечты. В аудитории действительно установилась более или менее сносная тишина, но Гренгуар не заметил, что в ту минуту, когда кардинал дозволил продолжать представление, места на возвышении были далеко еще не все заняты и что вслед за фламандскими гостями появились другие участники торжественной процессии, чьи имена и звания, возвещаемые монотонным голосом привратника, врезались в его диалог, внося изрядную путаницу. И в самом деле, вообразите себе, что во время представления визгливый голос привратника вставляет между двумя стихами, а нередко и между двумя полустишиями такие отступления:

      – Мэтр Жак Шармолю, королевский прокурор в духовном суде!

      – Жеан де Гарле, дворянин, исполняющий должность начальника ночной стражи города Парижа!

      – Мессир Галио де Женуалак, рыцарь сеньор де Брюсак, начальник королевской артиллерии!

      – Мэтр Дре-Рагье, инспектор королевских лесов, вод и французских земель Шампани и Бри!

      – Мессир Луи де Гравиль, рыцарь, советник и камергер короля, адмирал Франции, хранитель Венсенского леса!

      – Мэтр Дени де Мерсье, смотритель убежища для слепых в Париже! – И т. д. и т. д.

      Это становилось нестерпимым.

      Столь странный аккомпанемент, мешавший следить за ходом действия, тем сильнее возмущал Гренгуара, что интерес зрителей к пьесе должен был, как ему казалось, все возрастать; его произведению недоставало лишь одного – внимания слушателей. И действительно, трудно вообразить себе более замысловатое и драматическое сплетение. В то время когда четыре героя пролога скорбели о своем столь затруднительном положении, вдруг перед ними предстала сама Венера, vera incessu patuit dea[18], одетая в прелестную тунику, на которой был вышит корабль – герб города Парижа.

18

В поступи явно сказалась богиня (лат.).