Громкая тишина. Исповедь матери нестандартного ребенка. Анна Вислоух

поднимает на меня глаза, и я вижу, что он не здесь, не в этом гулком школьном коридоре с потертым линолеумом и облупившейся краской на стенах.

      – Мама… Тссс… Тихо… – Сын прижимает палец к губам. – А то он испугается.

      – Господи, да кто он-то?

      – Он… Видишь вот эту трещину? – Тим проводит рукой по замысловатой извилистой дорожке, образовавшейся после того, как кто-то очень упорный эту краску отколупал. Или сама отвалилась – от древности. Школу, поди, в последний раз еще в семидесятых ремонтировали, а на дворе – девяностые. Н-да… Девяностые… Не до ремонтов, когда учителям по полгода зарплату не платят. И у нас на работе неизвестно, когда хоть какой-нибудь авансишко дадут… Мои мысли сворачивают к насущным проблемам, но голос сына возвращает меня в школьный коридор.

      – Ну мама же, видишь?!

      – Да вижу, Тим, вижу! Трещина как трещина. Покрасить давно пора стены…

      – Ты что! Он же тогда не выйдет, его замуруют!

      – Да кто он-то, Тимочка?

      – Маленький такой человечек. – Тим показывает крошечное расстояние между большим и указательным пальцем. – Он здесь давно живет, я его видел и даже с ним разговаривал.

      – Тим, это ты придумал, я понимаю. Очень интересно, но…

      – Мама! Я ничего не придумал! Знаешь, как за ним интересно наблюдать! Вот сама постой рядом и увидишь. Хотя тебя он может испугаться…

      Я открываю рот, чтобы произнести какую-нибудь лекцию о пользе фантазии и том, что нужно для нее знать место и время, но дверь в класс, где заседает комиссия наконец-то приоткрывается, оттуда выходит такая же несчастная затурканная мамаша с не менее затурканным дитенком. И нас приглашают войти. Я хватаю Тима за руку, и мы влетаем в кабинет – скорее уже говорите, что вы там про моего ребенка понапридумывали, и мы пойдем домой.

      В классе за столом сидят с очень строгим видом несколько женщин, одна – в белом халате. Ага, ну да, комиссия же – медико…

      – Мальчик, подойди к нам, – неожиданно ласково и доброжелательно говорит одна из них. – А вы, мамаша, посидите пока рядом.

      Ну хорошо, хоть не выгнали. Я сажусь за маленькую парту и внутренне напрягаюсь до звона в ушах. Ох, не нравится мне эта «ласковая»…

      Тем временем дамы спрашивают сына, как его зовут, в каком классе учится. Что они, за идиота его принимают?! Я делаю протестующее движение вперед, но «ласковая» меня опережает:

      – Не волнуйтесь, это стандартная процедура.

      Да, как же, знаем мы ваши стандартные процедуры. Сейчас он заволнуется, собьется и прямиком в класс коррекции вы его и засунете. Тем временем за столом уже идет оживленная беседа – психологи задают Тиму вопросы, он на них, надо сказать, вполне достойно отвечает. Нужно только несколько раз напомнить ему, что все ждут ответ. Ну да это мне не в новинку и ничего ужасного я в этом не вижу – рассеянный у меня мальчик, только и всего. Человек рассеянный с улицы Бассейной… Я вспоминаю картинку из детской книжки, на которой человек рассеянный идет по улице с дуршлагом