Александрийский Мусей от Птолемеев до Октавиана Августа. Валерий Поршнев

в области достижений эллинов (Favorinus philosophus, memoriam veterum exequentissimus). Деревянная модель (simulacrum columbae a ligno) держалась в воздухе по законам механики, благодаря противовесам (libramentis) и находившегося внутри воздуха. Дальше следует цитата из Фаворина, текст которой, к сожалению, испорчен: «[голубь]… приземлившись, уже не взлетал». И далее: «[голубь]… мог летать до тех пор, пока…».

      Можно предположить, что эта игрушка совмещала в себе признаки планера и пневматического механизма. Голубь взлетал, когда из него выходил накачанный в его чрево воздух, затем планировал, садился на землю, но, израсходовав воздушный запас, вторично взлететь уже не мог[107].

      Таким образом, в Таренте мы имеем явный прообраз будущих занятий александрийских механиков, как «для души», так и «на заказ». Добавим к нему приписываемые Архиту систематизаторские труды по математике, механике и оптике (Diog. Laert., VIII, 4, 83). Математика же у пифагорейцев, в силу божественного происхождения чисел, пропорций, фигур, ритмов, интервалов, была основой познания всего бытия, как посредством зрения, воспринимающего «числовые коды» Вселенной сквозь материю, так и посредством слуха, открывающего их при исполнении музыки. Поскольку вклад пифагорейцев в музыку, искусство, наименование которого непосредственно порождено ключевым именем Муза, достаточно глубоко изучен, мы позволим себе ограничиться цитатой из сочинения того же Архита Тарентского в передаче неоплатоника Порфирия Тирского: «Думается мне, что знатоки математических наук пришли к верному познанию и нет ничего странного в том, что они правильно судят о свойствах всех отдельных вещей. Ибо раз они верно познали природу Вселенной, то должны были верно усмотреть и свойства отдельных вещей. И о скорости звёзд, и о восходах и закатах передали они нам точные познания, и о геометрии, и о числах, и в не меньшей мере о музыке. Думается, что науки эти – родные сёстры, ибо они занимаются двумя первоначальными родственными видами сущего» (Porph. Comm. Ptol. 56, 2–12 (I. Düring) Перевод А. В. Лебедева[108]).

      Музыка была и главным компонентом пифагорейских ритуалов, и обязательной образовательной составляющей для учеников на обеих ступенях пифагорейского образования (акусматиков и математиков). И хорошимсредством укрепления душевного и физического здоровья (позже музыкальную терапию будут практиковать в Александрии врачи школы Герофила). Не все пифагорейцы были практикующими музыкантами, но в большинстве своём, они, по крайней мере, занимались теорией музыки и наставляли музыкантов[109]. Архит Тарентский оставил сочинения «О музыке» и «Гармоника». Его мысли о консонансах (музыкальных созвучиях) многие столетия спустя будут цитировать Порфирий, Никомах Герасский, Птолемаида Киренская, Клавдий Птолемей, Северин Боэций.

      Наконец, следует отметить ту практическую сферу, где музыкальная теория объединяется не только с математикой, но и с механикой: опыты пифагорейцев по конструированию и изготовлению музыкальных инструментов. Самым простым из них можно считать детскую погремушку Архита Тарентского, но он оставил ещё и

107

См.: Huffman С. A. Archytas of Tarentum: Pythagorean, Philosopher and Mathematician King. – Cambridge, N. Y., 2005. P. 82.

108

Цит. по: Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I. – M., 1989. С. 456.

109

См.: Щетников А. И. Развитие учения о музыкальной гармонии от Пифагора до Архита // Пифагорейская гармония: исследования и тексты. – Новосибирск, 2005. С. 25–65.