Расплата за ложь. Михаил Черненок

выпивке, которой Эдик угостил. К тому же у него новый паспорт с фотокарточкой имелся.

      – О себе Кипятилов что рассказывал?

      – В основном, про лагерную житуху лясы точил. Калякал, будто много лет в зоне отсидел.

      – За воровство?

      – Не, за бабу. С чужим мужиком застал женку в постели. Сгоряча башку ей отрубил.

      – И ты не побоялся связываться с убийцей?

      – А чо?.. Я – не баба, – Сумеркин ладонями потер морщинистое лицо. – Башка после вчерашнего трещит, а до вечера нечем подлечиться. Если б Эдик, зараза, не убег, мы теперь уже бы похмелились. Две пол-литры подряд ему не осилить. На лекарство у него, должно быть, осталось.

      – Давай, Кузьма, вместе подумаем: куда Кипятилов мог убежать? – быстро предложил участковый и для затравки добавил: – Отыщем беглеца – опохмелишься.

      – С тяжелого бодуна я хреново соображаю… Если блатняк не упорол к матке в райцентр, то, возможно, отлеживается в моей хате.

      – Твою хату я утром проверил, – сказал фермер. – Там – шаром покати.

      – Тогда, может быть, он где-то здесь, в лесу, блукает.

      – Лес большой. Вспомни, где вы с ним обычно выпивали?

      – А где придется.

      – Определенного места не было?

      Сумеркин поцарапал кудлатую голову:

      – Когда пасли за лесом, где в колхозное время была летняя дойка, определялись в заброшенном вагончике. Там стол есть и скамейки. Может, Эдик туда забрел…

      Участковый посмотрел на фермера:

      – Далеко тот вагончик?

      Монетов показал на затянутую муравой старую дорогу:

      – Полкилометра по этому проселку. Съездим?

      – Конечно.

      – Андрюха… Андрей Гаврилыч, меня-то возьмите с собой, – сбивчиво проговорил Сумеркин, отмахиваясь от овода, кружившего над непокрытой головой.

      – Ты где свою кепку потерял? – вместо ответа спросил фермер.

      – Анисья Огурцова прихватизировала.

      – За попытку украсть у нее деньги?

      – Во, бля, деревня! Любой пустяк в великое событие раздуют. Эдик пошутил, а старуха уже тебе нажалобилась.

      – За такие «шутки» на скамью подсудимых садят.

      – Мне там не сидеть. Без вранья скажу, я глазом не успел моргнуть, как Эдик слямзил Анисьину заначку. Чо, не возьмете меня?

      – Смотри, Кузьма, за стадом. Учинишь потраву – не оберешься беды.

      – Будь спок, Гаврилыч. До вечера дотерплю.

      Двораковский тронул мотоцикл с места и, развернувшись, выехал на проселок. От деревни вдоль зарастающей дороги тянулась вереница покосившихся деревянных столбов с белыми изоляторами на вершинах, но без проводов, по которым когда-то поступало электричество к механизированной дойке.

      – Давно провода сняли? – спросил участковый.

      – Сразу после банкротства колхоза райцентровские жулики в одну ночь обрезали алюминий для сдачи на металлолом, – ответил фермер.

      – Стадо большое в колхозе было?

      – Сто восемьдесят коров отправили на мясокомбинат. Куда деньги за них канули, неведомо никому.