Назови его моим именем. Ольга Волкова

ветерок. Будто от рыдания, подрагивали ветки деревьев. С печальных листьев, как с опущенных ладоней медленно стекали крупные капли дождя. Тихо грустила мокрая земля, кое – где укрытая травой. Казалось, природа скорбит вместе с людьми, стоявшими под большими черными зонтами. Маша, укутанная в колючий платок, совсем промокшая от дождя, смотрела на бледное лицо своего сына. Доносившиеся до неё еле слышные фразы придавали ещё большее непонимание происходящему.

      – Совсем молодой…

      – А какой парень был…

      – Горе-то какое…

      О ком это они? О ее сыне? И почему он такой бледный? Всегда смуглый, будто загорелый. Когда родился, думали желтуха, такой был смугленький. Оказалось – гены. Дед был смуглый. Видимо в него. А глаза отца. Смуглый черноволосый мальчик с небесно голубыми глазками – красавчик писанный. А сейчас бледный, густые волосы неестественно приглажены и только пушистые черные ресницы на сомкнутых веках все те же.

      ***

      В роддоме ее называли старородящей, хоть ей и было всего двадцать пять лет. Маша с трудом добилась, чтобы ее с малышом поместили в отдельную палату, и никого к нему не подпускала. Сама пеленала, сама обрабатывала пупочек, и, не дыша, смотрела на него, когда спал, периодически прикладывая ладонь к маленькой груди сыночка – проверяла, дышит ли. Несколько лет назад, после замершей беременности, жить не хотелось. Ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни говорить с кем-либо. Страшное отчаяние, а затем и злость, овладевали ее сердцем. Злость на весь белый свет за несправедливость. Ведь хотелось счастья. И муж любимый, и профессия, и жилье-все было. Только ребеночка Бог не давал. Ходила Маша по улицам, как в воду опущенная, не разбирая дороги, и набрела так однажды на церквушку. Решила зайти. Небольшой, но очень уютный храм оказался приходом Святого Иоанна Предтечи. Маша в церкви не ходила, хоть и была крещенной, поэтому с удивлением заметила, как на душе становится светло и тепло. Присела на лавочку, вдохнула запах ладана и закрыла глаза, наслаждаясь умиротворением, вдруг возникшем в ноющем сердце. Так и просидела почти до темна.

      – Свечку ставить не будете? – раздался голос совсем рядом.

      Это был батюшка средних лет в поношенной рясе и с доброй, как у ребенка, улыбкой.

      – А надо? – очнулась Маша.

      – Вам надо, – уверенно произнес батюшка.

      – Я и не знаю теперь, что мне надо. Никто мне не поможет.

      – Бог поможет.

      – Бог? А он есть?

      – Конечно, есть. В вашем сердце. Надо только прислушаться.

      – Тогда почему же мне так плохо? – глаза Маши наполнились слезами.

      Этот тихий разговор, будто бы не с человеком, сидящим рядом, а с самой собой, был ей необходим. Только сейчас она это поняла.

      – Вам плохо и Богу тоже плохо. И он плачет вместе с вами.

      – Зачем же тогда… почему я потеряла ребенка?

      – Затем, чтобы обрести вновь.

      – Как это? – Маша взглянула на батюшку, который продолжал улыбаться доброй и светлой улыбкой.

      – Бог не отбирает просто так, он обязательно даёт что-то взамен. Ваш ребеночек к вам вернётся. Вы только должны хотеть и верить. Очень верить.

      – Откуда вы знаете?

      – Это не я знаю. Это Бог знает. Он всё знает, – батюшка протянул ей тоненькую свечку и тихо сказал: – Поставьте к иконе.

      – К какой?

      – А к какой хотите. Куда глаза смотрят, туда и поставьте.

      Маша взяла свечку и покрутила ее в руке. Вытерла слезы, повернулась, чтобы поблагодарить нечаянного собеседника, но его не оказалось рядом. Ушел? А может, его и не было вовсе?

      Маша встала и подошла к первой попавшейся на глаза иконе. На нее взглянули печальные глаза богородицы, укутанной в красный платок. Ее глаза святились удивительным светом, который отражался в позолоченной раме и проникал в самое сердце. На руках она держала своего ребенка, маленького и беззащитного. Она укрывала его своим платком, будто хотела уберечь, спрятать от жестокого мира.

      Маша залилась слезами и, не зная, что говорить, поставила к иконе зажжённую свечку. Она вдруг представила глаза ребенка, большие голубые глаза, обрамленные черными пушистыми ресничками, и поняла, что это глаза ее сына.

      ***

      – Ну, вы мамочка, как орлица над орленком, – с улыбкой говорила врач гинеколог, – и не скажешь, что он у вас первый. Другие мамки, порой не знают, как к ребенку подступиться, а вы молодец, все сама.

      До своего дня рождения Никита не дожил всего несколько дней.

      И какой же душный и колючий этот платок. Дышать невозможно. Светка, подруга детства нацепила, укутала по самый нос. И погода эта примерзкая. Холод собачий. Дождь. Еще вчера стояла жара, а именно сегодня погоде понадобилось испортиться. И почему надо было устраивать похороны в такую отвратительную погоду? И почему он такой бледный?

      Рядом с собой Маша услышала всхлипывание мужа. Николай прижимался к жене, поддерживая ее под локоть. А она не отрывала глаз от бледного лица своего сына.

      И