Возвращение Орла. Том 1. Владимир Алексеевич Фадеев

глаза куда-то внутрь, но не погас там, а полился теперь оттуда волнами, синхронно с волнующейся же, неровной, как бы требующей собеседника, речью.

      – Как посмотреть… Все здешние церкви в первоначальном виде построены до раскола. Так какие они? И Казанская, и Троицкая, это на Ройке, рядом с вашей столовой… А уж, – кивнула на дверь, за дверь, – Воскресенская вообще пятнадцатого века, за двести с лишним лет до Никона. Какая она, по-вашему?

      «Музейщица… экскурсовод…»

      – Вот эта, через дорогу, – 15 века? – Женька не знал, чему больше удивляться.

      – Да, ей больше пятисот лет… правда, перестраивали двести лет назад. – И как бы оправдываясь: – Но и до перестройки была каменная, только другая… и перестроенная, она была не такая как сейчас, красавица была, только нужно увидеть, а что не увидеть – довообразить. Представьте: большой, для того времени, каменный храм, классицизм, боковые приделы – Петропавловский и Рождества Предтечи, а с нашей стороны, мимо чего ходите, – апостола Иакова и преподобного Василия. Пять куполов, и все горят…

      – Сожгли?

      – На солнце горят, балбес!.. – вздохнул Семён.

      – Сломали… один только и оставили.

      – С-сволочи!..

      – А вы, Женя, верующий?

      – Я… – на самый главный для своих последних лет вопрос Женька честного ответа не знал, тяжело давалась ему вера, и религия, и православие. Ходит вокруг, щупает, а вступить в реку не может. Где сход к этой реке? – Я русский.

      – Понятно.

      – Он, Катюша, физик, да ещё электрик, он к богу от другой клеммы запитан.

      – Ты за моего бога не говори, я к нему, в отличие от вас, правильно запитан, – обиженно буркнул Женька, который раз подтверждая этим семёнову догадку о странной антиатеистической ломке ловеласа и пьяницы; но долго обижаться он, простая душа, не умел, а к семёновой нарочитой иронии давно привык, хотя и не понимал, что он, единственный в этом тайнодействии друг, к нему последнее время цепляется. – И про ваши церкви, кстати, песню даже написали.

      – Это и правда кстати, – и к Семёну: – Как твоя поэма?

      – И так, и так… что-то написал, но застрял, вот, к тебе за вдохновением.

      – А я твою книжечку дала почитать одному хорошему человеку, из Тулы, ничего?

      – Это уже твоя книжечка.

      – На праздник, может быть, приедет, вернёт… Но он тоже кое-что оставил, я завтра принесу, тебе должно быть интересно, – сказала с рекомендательным нажимом.

      – У нас своего читать не перечитать, и никакой мути – слеза! – Африка достал фляжку, но его как будто не замечали.

      – А стихи у тебя чудные, только без энциклопедии не поймёшь.

      – У нас всё чудное, – подтягивал-таки на себя одеяло Африка, – один Орёл только случайно залетел, чудной.

      – Орлы случайно не залетают, это же не оса.

      – Не оса – Осёл… ну, в смысле – ос.

      – Так осёл или орёл?

      – Да разница-то в одну букву.

      – В целую букву! Это много. И пьёте вы много.

      – Вот-вот… а не хочешь,