Киллер и Килиманджаро. Сергей Лысенко

 «Килиманджаро».

      Дорогой длинною, словно по портупее, перекинутой через голое плечо русской саванны. Куда ни глянь – бесхозные пырейные поля, и только на горизонте вальсируют недорубленные дубы и клены, отпрыски сталинской лесополосы. Всё вырождается и мельчает: деревья на обочине похожи на кусты, а коровы – на коз.

      Пейзаж уныл и однообразен. Мощи совхозов. Деревни на смертном одре. И ни одной души, ни одной березы. Жизнь теплится лишь внутри жестянок, которые выкатываются из пыли и тумана – «фольциков», «хюндайчиков» и «субариков».

      Грузовик «вольво» несется навстречу этим малышам. Ревет, как Абаддон, сотрясает землю, разрывает тучи. Шестьсот шестьдесят шесть лошадиных сил, подвластные двум всадникам Апокалипсиса.

      Водила сурово гнет баранку. Серые угольки сухо тлеют на дне глазниц. Моржовые усы стекают по щекам. Его зовут Фёдрыч, кодовая кличка Мейер – в честь немецкого кругосветчика, покорителя Килиманджаро.

      – Конспирация, батенька, конспирация… – объясняет он. – Как переход Ленина через Финский залив, только лед понадежнее. Не кепка вождя, а настоящая шапка-колчаковка. Бэнимэ?

      Мейера трудно понять.

      – Гору не видно, но она есть. Закрой глаза, окрой рот. Представь ледовую ушанку, нацепи её. Теперь чуешь? На макушке ледник Фуртвенглера. Одно ухо холодит Дригальский-Пенгальский, а в другое свистит пастор Ребман.

      Ты ежишься от этих названий.

      – Этот пастор открыл гору и обратил местных вадаримба в истинную веру. А Мейер и Пурчеллер первыми попробовали снег наверху.

      Что еще за Пурчеллер?

      – Ты – Пурчеллер, – смеется Мейер. – Альпинист-скалолаз, мой спутник, луна моей жизни…

      Ты смотришься в зеркало заднего вида. Стрижка а-ля мальчик-паинька и шарфик, завязанный как байроновский галстук. Забудь об отстреленном ухе. Ты сейчас не Ван Гог. И уж тем более – не Дурманов.

      – Проводники называют этот маршрут Марангу, – говорит Майер. – Он простой как «кока-кола». Но мы не ищем легких путей.

      И вы съезжаете с трассы в районе Русской Лозовой2. Немного вниз – на Черкасскую Лозовую3. Запутываете следы в районе сельского Крещатика и бульвара Тараса Шевченко4. И наконец – сквозь западную брешь, по Почтовой улице5…

      На крутом подъеме грузовик как будто трансформируется в девятиметрового робота о двух ногах. Правой, левой – напрямик, через бодяк и осот, заросли маслины и терновника.

      А вот и лунное плато, откуда белопанельная Алексеевка6 выглядит россыпью рафинадных кубиков. Вы устанавливаете американский флаг. С какой радости американский? Шофер не отвечает. Он высасывает дым из сигареты и дает по газам, насвистывая «милого Августина».

      – О, ду либер Мейер, Мейер, Мейер… Далеко еще?

      Уже почти приехали… Тпру! То есть хальт7! Вылезай… Штурмовой приют – Хижина дяди Вовы.

      Что-то не похоже на приют. Ни хижин, ни спален, ни столовых. Сплошные камни, плиты. Руины захвачены белошеими воронами. Клк-клк-клк, они приближаются к тебе, как к партнеру, с опущенными головами. Клк-клк-клк.

      – Белощекие, – говорит Мейер, – хороший знак.

      Но ты гонишь ворон. Кырш-кырш8 – по-иордански дразнятся они, пока не доходят до одного динара. И традиционное проклятие напоследок – «Никогда».

      Ты догоняешь Мейера. Где мы, Фёдрыч? Это дыра, а не гора!

      – Обижаешь, – говорит он. – Это бывший завод турбокомпрессоров. А может, электронасосов. Или шарикоподшипников. И где-то здесь, среди цехов и корпусов, спрятался пик Ухуру9. Слышишь, как извергается вулкан телепередач?

      Ты не слышишь ничего, кроме вороньего карканья.

      – Короче, ищи синий павильон.

      Мейер прикуривает у мемориальной доски на админкорпусе: от пчеловодческой артели до завода, от гравировальных вальцов для вощины – до турбокомпрессоров. Дядя Вова Ломакин10 построил, Горбачев сломал.

      Типичный постсоветский пейзаж, сплошная Припять: мусор, ржавчина и паутина. Наркоманские надписи на стенах, побитые фасеточные окна. Всё кажется зараженным, больным. Серая земля, серое небо, а между ними чахлые деревья, облепленные клубками омелы.

      Люди ушли отсюда лет двадцать назад, после конца света – развала Союза. Сдали оборудование на металлолом, переквалифицировались в челноков. Одни отправились в Польшу – за жратвой, другие – за шмотками в Турцию. Вернулись уже в новую базарную страну под названием Барабашово11.

      Природа не терпит пустоты – на этом месте появилась городская свалка.

      Потом появились телевизионщики. И спрятали в обломках, в отходах целую гору…

      – Твоя Мекка

2

Русская Лозовая – село Дергачевского района Харьковской области.

3

Черкасская Лозовая – село Дергачевского района Харьковской области.

4

Улицы в селе Черкасская Лозовая.

5

Дорога в райцентр – город Дергачи.

6

Алексеевка – жилмассив на северо-западе Харькова. Самый перспективный район города.

7

Halt (нем.) – стой, стоп, остановка, привал, стоянка.

8

Кырш – иорданская монета, сотая часть динара.

9

Пик Ухуру – высочайшая точка Килиманджаро (5895 м).

10

Владимир Ломакин – первый отечественный изобретатель вальцов для изготовления вощины. На базе пчеловодческой артели был образован Дергачевский завод турбокомпрессоров.

11

Бабарашово (Барабашка, Барабан) – крупнейший промышленно-вещевой рынок в восточной Европе.