Кузькин отец. Сергей Романюта

это и пересказать, вернее переписать.

      Почему таким вот образом? Потому, что рассказать хочется и надо, здоровье на дороге не валяется. Рассказывать соседям и землякам? Ага! Приятеля в миг вычислят и проходу давать не будут. Да и не в этом дело, в конце концов. В конце концов, приятеля можно заменить, например, каким-нибудь выдуманным попутчиком, и синдром попутчика как нельзя кстати. Но я стараюсь пересказать услышанное максимально правдиво, вот в чем дело. А землякам-соседям, да и не соседям тоже, такие вещи неинтересны, потому что тех с кем это происходило, они знать не знают, а о землях, в которых это происходило, ведать не ведают. Может быть нет их вовсе, ни людей, ни земель этих, и никогда не было. И прав был товарищ Бендер, утверждая, что все заканчивается в Шепетовке. А рассказать хочется, потому что зудит во всех местах, да так, что терпеть никаких сил не хватает. И получается, что рассказал, как будто смачно и со вкусом почесался,. Не серчайте пожалуйста, если кому-то это сравнение покажется грубым, другие сравнения не придумываются.

      Конечно же, рассказывая какую-либо историю, рассказчик что-то добавляет от себя. Это не обязательно могут быть какие-то события изначально для той истории несвойственные. Бывает, что рассказчик, в силу впечатлений, произведенных каким-то моментом, придает ему большее значение, а какому-то меньшее. В результате история приобретает совсем другой вид, иногда значительно отличающийся от первоначального варианта. Поэтому, если я заявлю, что пересказал, ничего от себя не добавляя, – никто не поверит, и правильно сделает. Максимум, что я от себя добавил, так это свое отношение к происходившему. А вы попробуйте пересказать что-либо ничего не меняя! Даже ксерокс этим не может похвастаться, качество скопированного всегда хуже качества оригинала. Чего уж говорить о простом человеке, с его страстями и переживаниями, бурлящими внутри.

      Но поскольку все же стараюсь передать услышанное максимально достоверно, предлагаю подсказку. По ходу изложения, там, где вранье лезет из всех щелей и заметно невооруженным глазом, – значит это я слегка руку приложил, а где более-менее похоже на правду, хоть и выглядит очень даже странно, – это приятель так рассказал. Так что, все по честному!

      Глава I

      Двадцатый век, как и лето, перевалил макушку и при помощи времени, поспешал, а может и не поспешал, на встречу со своим собратом, – веком двадцать первым. Люди, как могли, помогали ему и называли это стремительным бегом времени, но такое впечатление, что век был в своем движении сам по себе, а люди-человеки, сами по себе, все что-то суетились и суетились.

      Время, оно как дитё малое, которое без взрослого человека жить не может. Если бы не было людей, то и времени не было, потому что они его, так сказать, зачали, родили и пытаются воспитывать. А оно, время, ей-ей, как дите малое и неразумное, ведет себя хуже некуда: на месте сидеть не может, постоянно ему куда-то надо. Но это