Мечтал и искал. Рустем Бестереков

будили от тяжкого сна,

      От музейной скопившейся пыли.

      И нахлынуло скопом, что ведал всегда,

      Осознанием окрестного мира.

      Словно демон забытый, со злобой кляня,

      Верования гремевшего пира.

      Это тело корежат – такие слова,

      Что волной исходят от сердца.

      И дрожа, и волнуясь, напишет рука,

      То, что вы прочитаете с ленцой.

      Сколько будет написано светлых тонов,

      Полосатых от прописи листьев.

      Сколько проб и обманных до боли шагов,

      До признания достав и услышав.

      Гром оваций желанный, дрожащей волной,

      Вдруг проймет и пойму я с улыбкой.

      С сожалением пойму, что был лучше другой,

      Я когда-то писавший с ошибкой.

      Алма-Аты

      Средь перелетных птиц, летящих в поднебесье,

      Хочу увидеть снова зеленый город мой.

      Танцующего барса, застывшего в соцветье,

      Он мне напомнит летом, цветущею весной.

      Сверкающую каплю алмаза в гранях улиц,

      В оправе пестрых гор, смотрящих строем вдаль,

      Он мне напомнит детство и первую разлуку,

      Где на прохладных скверах живет моя печаль.

      Она светла, ранима, как лепестки сирени,

      Как ароматы яблок, в садах былой весны,

      Наверно, это счастье, застывшее в капели.

      Наверно, этот город один – Алма-Аты.

      Тема

      Вот тему нашел, достойную слова,

      Она на груди разжигает огонь.

      И, как опьяненный, снова и снова,

      Украшу стихами я белый альбом.

      Вот Вам, прочитайте со светлою грустью,

      Моих размышлений уложенных слов.

      Они одурманят, измучат, отпустят,

      И выбьют слезу из мечтательных снов.

      Сие сочетание звуков и грусти,

      Дороже монет и мундира чинов,

      За то, что надумал, за правду отлучен,

      Ну что ж, одиночество – нам не порок.

      Что эта поэзия – целая веха,

      Страна или республика без гимна и герба,

      И ты гражданин – сторонник поэта,

      Любитель лирический – прими же меня.

      «Милая, присядь на край дивана…»

      Милая, присядь на край дивана,

      Разреши тебя так называть.

      И рукой с мороза гладко – пряной,

      Зацепи волос седую прядь.

      Все торчком – взъерошены постелью,