Моховая, 9-11. Судьбы, события, память. Сборник статей

за директором департамента и одно время имела там казенную квартиру. С нее, с Марьи Александровны, Лев Николаевич Анну Каренину писал. Вот был конник!

      – Кто был конник?

      – Лев Николаевич. Правда, конного дела он как следует не знал, но в лошадях все же разбирался.

      Так говорил знаток. А у меня родилась идея. Спрошу-ка я у наших китов, осознают ли они, какие ступени попирают, в каких стенах спорят о барокко. Придет моя очередь поставить вопрос: «А вы что думаете?» И сам Тацит смиренно скажет: «Поскольку мы не компетентны в данной области.» И даже Скобелев дрогнет. А я предложу тему «Насущные проблемы изучения литературно-иппической истории». Краткие тезисы: «Верно ли Шекспир оценил коня? Хорошо ли Байрон держался в седле? И знал ли Толстой толк в лошадях?».

      Как только началось заседание с обсуждением моих конно-критических тезисов, профессор Скобелев, который командовал группой Возрождения, сказал по обыкновению:

      – У кого будут вопросы?

      Будто в самом деле обсуждались какие-нибудь очередные проблемы барокко!

      – Если позволите, – произнес тут Тацит и продолжил: – Думает ли автор коснуться воззрений Платона на управление упряжкой коней?

      Платон! При чем же здесь Платон? Оставалось прибегнуть к обычной в таких случаях, проверенной со студенческизх лет, формуле:

      – Данной проблемой мне заниматься не приходилось.

      В самом деле, если ты ни бум-бум, не надо мямлить «Не знаю»… Скажи с достоинством: «Проблемой не занимался». Помогает.

      – И уж заодно, – подключился Воронцов-Дашков, – что вы, молодой человек, думаете о культе ве’гковой езды п’ги Неаполитанском дво’ге?

      Неаполитанский двор? Да я о нем как-то до сих пор не думал.

      – А конный завод князя Курбского? – сверкнул взором Скобелев. Не слыхал о заводе князя Курбского.

      – Приступим к обсуждению, – отдал распоряжение Скобелев.

      Первым заговорил Тацит.

      – Работа обещает быть весьма актуальной, – с этого начал академик, затем он отодвинул мои листочки с тезисами и, устремив взор ввысь, продолжал:

      – Вдумаемся в движение истории с точки зрения человека, управляющего упряжкой коней.

      Минут пятнадцать говорил Тацит. Мы побывали с ним не только в Гималаях, но и на Алеутских островах. Пронеслись по Европе и заглянули в Америку. Платон и Аристотель, как живые, прошли перед нами. Причем, они, кажется, ни о чем больше, кроме конских ристаний, не думали. Тацит цитировал на пятнадцати языках. Он приводил название уздечки у разных народов, просто желая показать единство рода людского в плане иппическом.

      – Или возьмем его, этот. как его. – Тацит взмахнул рукой.

      – Хлыст, – подсказал я.

      – Именно! Благодарю вас. – И улыбнувшись в мою сторону, Тацит добавил: – Сразу виден специалист!

      После этого он еще минут пятнадцать описывал, как пользовались разными орудиями понуждения древние египтяне, средневековые германцы и современные самоеды. Свое выступление кит заключил словами:

      – Королевство за коня, которое