Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь. Андрей Звонков

им открыла старушка лет под восемьдесят, но крепенькая. Стоит прямо, смотрит ясно, хоть и дома, но в косынке. Ерофеев посторонился, пропуская вперед «доктора» – Таню. Они поздоровались. Старушка ответила:

      – Спаси, Господи! Приехали. Проходите.

      Покачала головой:

      – Докторша-то молоденька. Это что ж, прямо с института?

      Ей никто не ответил.

      Ерофеев окинул квартиру взглядом, увидел образ Спаса Нерукотворного, перекрестился. Таня, судорожно сжимая фонендоскоп, прошла в комнату.

      На неприбранной кровати сидел тучный дядька, лохматый, мутноглазый какой-то. Часто дышал и чесался. Скребся он самозабвенно. Скоблил запястья, шею, подмышки, пах, уши, снова запястья и локтевые сгибы…

      – Что вас беспокоит? – спросила Таня.

      – На фонтане у руля… наливаю, крепкое – боржом не пить, а язык… жуть, – сообщил больной. – Силамыло… фла. Муть.

      Ерофеев подозрительно смотрел на больного, принюхивался. Потом наклонился к старушке, спросил вполголоса:

      – Он не пил?

      Старушка махнула рукой.

      – Что вы! Он совсем не пьет. Он гипертоник. Давление скачет! Участковый замучился совсем. Что ни назначит, не помогает! Или давление туда-сюда! Вся пенсия – на лекарства, а все не впрок.

      Она убежала и вернулась с огромным пакетом, из которого вываливались разнокалиберные коробки.

      Таня, поняв, что от больного ничего путного не добьется, стала осматривать. Измерила давление, послушала легкие, оттянула веки и посмотрела в глаза, потребовала показать язык. Больной высунул кончик малинового языка и сказал:

      – Бе-бе-бе… Бяшка, дура! В бульоне булькают бульонки! – выдал он новую «народную мудрость».

      – Мне надо руки помыть, – сказала Таня, обращаясь к старушке.

      – А, пойдемте, доктор!

      Та повела «доктора» в ванную, повесила на крючок хрустящее вафельное полотенце. Таня пустила воду и попросила:

      – Фельдшера позовите, пожалуйста!

      Ерофеев втиснулся в маленькую комнатку, навис над Таней.

      – Саша, я не знаю, что с ним. Давление – сто пятьдесят на сто, пульс под сотню, чешется непрерывно, язык сухой. И чушь несет…

      – А чем от него пахнет? – спросил Ерофеев. – Запах чувствуешь?

      – Не могу понять. Чем-то приторным… И химический какой-то запах…

      – Ну, на что похоже?

      Таня перебирала в уме все возможное. Наконец сказала:

      – Наверное, это бред, но пахнет жидкостью для снятия лака.

      – Совсем даже не бред! Ацетон. А когда у нас от больного пахнет ацетоном?

      – При диабетической коме…

      – Вот! Правильнее, при гипергликемической. Ну, до комы тут дело еще не дошло, но она не за горами. Пошли лечить.

      В коридорчике им встретилась старушка с большой кружкой холодной воды. Увидела Таню, пробормотала:

      – Пьет и пьет… пьет и бегает…

      Таня переглянулась с Ерофеевым. Тот остановил женщину.

      – Попросите его помочиться в баночку. Нам надо посмотреть, какая моча.

      Пока старушка разговаривала с сыном, Ерофеев наклонился к Тане и прошептал:

      – Спроси,