Фломастеры для Тициана. Вета Ножкина

strong>

      Алкоголика забанили свои же айтишники. Он асучил балалайку. А его, как чайника, забанили. Ещё и припечатали на арг баг. Он притёр на клаве слово «апро». Проковырял пальцами одной руки: «Контр плюс нум пять. Контр-икс. Контр-вэ. Контр-икс. Репит. Репит».

      Потом скинул на балбеску кривой остаток и снёс всю оперу нафиг.

      Так алкоголик начал очередную новую жизнь.

      Пальцами другой руки поковырялся в зубах. Прошлёпал на кухню. Включил чайник. Глянул в окно. Голубь ходил по подоконнику и косил глазом. Вообще алкоголика когда-то в прошлой лаве как-то звали. На холодильнике висела записка «Миша, вынеси мусор! Мама».

      Эта записка висела давно. Она изредка напоминала алкоголику имя и была хорошей напоминалкой о гравицапе. «Вынести мусор» на языке айтишников значило апгрейтить. Вот этим и занимался Миша с тех пор, как стал профессиональным алкоголиком.

      Это кто-то сейчас подумал, что он стал алкоголиком, а он просто стал алкоголиком, то есть программистом. С алгола Миша начинал, да и чего только в его арсенале не было – и дильфятник, и паскуда, и другие говорилки-проги. Мама просила Мишу оставить эту то ли профессию, то ли увлечение. Деньги водились у Миши всегда, когда находился чайник на заказ новой проги или зловреда. Свобода жизненного пространства Миши добровольно заключилась рамками квартиры, сужаясь до светящегося квадрата мони.

      Набулькав кипятка в кружку, Миша открыл холодильник, окинул взглядом пустые полки, закрыл холодильник. Мать жила отдельно и изредка появлялась у сына, груженая пакетами с продуктами. Подумал:

      – Надо заполнить банку…

      Прошлёпал из кухни в комнату. В углу мигал красным глазом безголовый. Алкоголик достал с полки балбеску, снял с неё блин и засунул его в рот банки. Он гордился брендовой сборкой своей банки. И жизни без неё не мыслил. Его давно уже не интересовали бродилки после того, как освоил брут-форс. Теперь же, после апгрейта с бутика он поставил банку на загруз и подвинул к себе бяку.

      Вешалка бяки была лёгкая – всего несколько сотен гектар – и её приспособа годилась только для инэта, и на выкидыше висели визжалка и скан, который часто глючил, но пока его слепо было на что-то менять – не нашлось нужной лопаты. Да и голова бяки пока варила. Алкоголик вешал на выкидыше уже не одну девицу.

      Раздался телефонный звонок:

      – Миша! Мишенька, сынок… Я не смогу тебе привезти продукты, я в больнице. Ты не смог бы приехать? Запиши адрес…

      – А?! Больница?

      – Адрес запиши.

      – Диктуй.

      Алкоголик набрал адрес в строке состояния. Вывалился егор. Алкоголик сделал ещё одну попытку, потом ещё, и ещё, и ещё … Надпись ошибки была идентична. Алкоголик перешёл в другую вкладку. Открыл мануал и стал набирать адрес на языке алгола. «Error, Error» – вопила машина и красными буквами кричала на плаге.

      Через три дня снова зазвонил телефон:

      – Квартира Старченко? Михаил Старченко?

      Алкоголик слушал голос в трубке и сводил брови, силясь понять произносимые на другом конце провода слова.

      – Михаил, ваша мать сегодня ночью умерла.

      Посмотрел на свой комп, потом на бяку – всё работало:

      – Ты свои зигзаги задвинь! Моя мать работает исправно, я её три дня как апгрейтил.

      – Ты! Урод! Ты понимаешь – матери нет!

      Алкоголик нахмурил брови и выдавил из себя:

      – Не бзди. Нажми капу «cancel» и апгрейти. Всё, кенсл.

      Conditio Sine Qua Non

      _синь

      Чтобы по бледным заревам искусства

      Узнали жизни гибельной пожар!

      А. Блок

      Ник, или по-простому – Колька, занимался паркуром уже два года. Он стремился к рекордам французского покорителя небоскрёбов Алена Робера. Но пока его личным рекордом стала стена девятиэтажного дома, на краю крыши которого он сейчас сидел и всматривался в цвета заката.

      – Отец говорит, что в закате можно утонуть и стать для всех чужим…

      Но Ник был уверен, что художественному мышлению отца не хватало рациональности. Куда важнее постулат «здесь и сейчас». А закат – он там, далеко, не дотронешься…

      Отец, как художник, постоянно твердил:

      – Закат – это же итог не только одного дня… это момент соединения земли и неба, это катарсис, это по латыни – сonditio sine qua non – непременное условие миллиардов лет – с цивилизациями и племенами, с наскальными рисунками и росписью капелл, с архитектурными сооружениями первых веков истории и покорением космоса…

      Отец мог часами рассуждать о закатах. Колька же всё чаще отмечал для себя, что отец находится в каком-то своём мире. Нет, его, конечно, интересовала успеваемость сына, когда он учился в школе. И вместе с мамой Кольки – такой же, как отец, фанатки своей профессии преподавателя архитектурного университета, они, как большинство советских семей, летом возили маленького сына по городам-героям, ходили в походы, где у костра пели