Кошмары. Ганс Гейнц Эверс

предупреждал вас, профессор, что только чистосердечное признание может хоть как-то улучшить ваше положение! Как это было?

      Обвиняемый сцепил руки.

      – Поймите, – прошептал он, – все было совсем по-другому! Ни одна из них не была моей дочерью!

      – Но в Юстине вы увидели именно своего ребенка? – В голосе Его Чести прямо-таки звенел триумф.

      – Да, – ответил профессор.

      – И потому, – голос судьи стал глубже от праведного негодования, – и потому вы для нее стали отцом? Благодарю вас, профессор!

      Казалось, что старик не понял до конца неуклюжую иронию Мак Гуффа.

      – Да, – тихо ответил он. – Да, Ваша Честь.

      Затем Ларс Петерсен рассказал, как встретил Юстину. Было слышно, как перья репортеров скребли по бумаге – такая тишина царила в зале. Судья Мак Гуфф был доволен. Да, это стало настоящей сенсацией, несмотря на то, что главный свидетель отсутствовал.

      Профессор встретил Юстину. И она была точь-в-точь как его девочка. Он понимал, что это не его ребенок. Что это Юстина ван Штраатен, живущая с теткой на Девятнадцатой улице. И все же это его девочка вернулась к нему спустя столько лет. Девочка из его снов, которая была одновременно и его женой.

      – Я был так счастлив в это время, – сказал он.

      – Что вы с ней сделали? – надавил на него судья.

      Ларс уверял, что у него не было никаких иных помыслов, кроме как сделать девочку счастливой. Но он знал, что это счастье разобьется на куски, стоит хоть одной душе узнать об этом. Поэтому он постоянно просил ее никому ничего не рассказывать. Он собрал все свои сбережения и потратил их на нее, не колеблясь ни секунды. Ради нее он украшал свою комнату цветами. Он покупал ей все, что могло хоть как-то порадовать ее, и ничего, совсем ничего не ждал взамен. У него не было никаких дурных намерений. То, что произошло потом, случилось само по себе – даже и не объяснить как. Ларс понимал, что однажды все это закончится. Однажды им придется заплатить за эти моменты счаст ья. Сама маленькая Юстина уже заплатила, подыт ожил он. И он тоже готов заплатить, какой бы высокой ни была цена. Потому что пережитое счастье стоит любой, даже самой высокой цены.

      Он сел на место.

      Судья Мак Гуфф задумался, стоит ли ему что-то добавить. Но ничего подходящего сейчас не приходило ему в голову. Поэтому он опустился на стул, нервно повел плечами и уже с благосклонностью проговорил:

      – Мы вас услышали, профессор. Я должен поблагодарить вас от имени слушателей, что вы уберегли их от подробностей! У вас есть что добавить, господин прокурор?

      Добавить было нечего. Слово снова дали защите.

      Сэм Хиршбайн поднялся. Он сказал:

      – Я не думаю, что Его Честь в полной мере проникся душевными переживаниями подсудимого, которые только что были публично раскрыты…

      Мак Гуфф сразу же оборвал его:

      – Конечно, нет. Боже упаси! – Он расхохотался. – Я – американец, и я верю только в религию, мораль и знамя Соединенных Штатов! Свинья остается свиньей, и я не был бы хорошим судьей, если бы тратил время на душевные