Девочки против бога. Енню Вал

Тереза и я становимся группой с момента нашей встречи на открытии выставки в музее Мунка. Наш разговор при знакомстве быстро меняет тон с вежливого и осторожного на остроумный и динамичный. Мы понимаем, что можем говорить об одном и том же, полностью расслабившись и поймав устрашающий темп, без пауз, как будто мы прыгнули в реактивный поток, настолько сильный, что мы не замечаем, как мероприятие закончилось, пока музей не опустел и нас не вытолкнули в темноту.

      В дни после открытия мы продолжаем разговор во всех мессенджерах. Мы оставляем за собой, между собой цепочку невидимых, но ярких электронных писем, сообщений в чате в Instagram и пузырей iMessage. Даже когда мы какое-то время не отвечаем друг другу, я могу почувствовать силу, энергию, представляя, как возникают пузыри с репликами. Венке называет это фантомным разговором. Я называю это песнями.

      Сравнение с песнями приходит мне в голову, потому что мы можем говорить открыто и бесстрашно. Беседы продолжаются постоянно, они безопасны и в то же время эластичны, как равномерные удары в басовый барабан, непостоянство тарелок и легких ударных ритмов. Но главное – это гармония, поток совместной человечности, который открывает нас друг другу и сближает нас. В этих беседах мы пишем, проникая друг в друга. Мы становимся песнями вместе.

      Первое, о чем мы говорим уже при первой встрече, – это, конечно, Мунк. В конце концов зашел разговор об одной из его картин, не представленной на выставке – «Созревание» (1894–1895). Там на кровати сидит очень молодая девушка, обнаженная, ее руки перекрещиваются в безвольном положении, закрывая низ живота. Большая темная тень от ее тела падает на стену. Тень выглядит неестественно, как будто исходит не от девочки, а от чего-то вне ее, чего-то висящего над ней.

      Когда я иду в Национальную галерею смотреть на эту картину, на улице лето, туристический сезон. Между мной и девочкой на картине целая толпа людей. Зал галереи настолько заполнен, что я долго не могу увидеть ничего, кроме ее головы, и девочка кажется одетой. Вблизи изображение производит противоположное впечатление, мне больно смотреть на обнаженное тело среди постоянного движения и разговоров туристов в водонепроницаемых кроссовках, всепогодных куртках и с практичными сумками. Туристы совсем рядом с ее кроватью, тенью и кожей. В некотором роде это напоминает порнографию – пример коммерческой эксплуатации и хранения картин с обнаженными молодыми женщинами. И это мы называем «искусством».

      Но, может быть, девочка с «Созревания» и все обнаженные молодые женщины со всех картин на самом деле сидят там и ненавидят. Ненавидят художников, ненавидят скучную, грустную жизнь, ненавидят короля, и президента, и епископа, и премьер-министра, и писателей, и общество, и свое место в нем. Может быть, это не тень взбирается на стену позади девочки, а дым от самовоспламеняющегося оккультного костра ненависти.

      Мне приходит в голову наивная мысль забрать девочку с собой домой, нарисовать на ней одежду, черную одежду, может быть, вписать ее в новые