Возвращение Жигана. Виктор Галданов

наплевать на то, что творится у меня в душе, и которые будут принимать меня таким, каким я хочу казаться, а не таким, какой я есть на самом деле. Такие ребята нашлись, у них нашлась и работа для меня – уводить ротозейские тачки от подъездов, и после первой ходки на зону родственники окончательно отвернулись от меня.

      Но теперь все это было в прошлом. Точно так же, как и сам Олег. И ничего уже нельзя изменить. Единственное что я должен был сделать, это кое-что выяснить для себя. Хотя бы для того, чтобы отдать дань нашему прошлому.

      Фляжка прощально булькнула, но я ее успокоил: в недрах моей сумки было еще достаточно жидкости, чтобы наполнять ее снова и снова тяжелым и маслянистым армянским коньячком.

      5

      За окном завывал ветер. Дневной свет просачивался сквозь занавеску. Я повернулся на спину и посмотрел на часы – без четверти восемь. Я еще долго лежал и курил.

      Свет так отражался на потолке, что навевал зеленую тоску.

      Бесцельное лежание и курение вызывали во мне самом раздражение. А я все лежал, курил, поставив пустую сигаретную пачку на грудь вместо пепельницы. В конце концов я вылез из кровати, пошел в холодную ванную комнату и привел себя в порядок. За окнами ветер раскачивал деревья.

      Я спустился вниз и включил радио. Несмотря на значительное удаление от центра, «Европа Плюс» ловилась довольно четко. Пока разогревался чайник, пошел на кухню и нашел заварку. Затем заварил чай и стал застегивать запонки на манжетах.

      В это время открылась дверь и вошла Дина. Она была в черном коротком пальто и простой синей косынке в белый горошек. Длинные светло-рыжеватые волосы были уложены так, что спускались прядями на плечи, шею и грудь. Какое-то время она молча смотрела на меня, стоя в проеме двери, а потом закрыла ее за собой. Дина не стала раздеваться, только сняла и положила косынку, и стояла около двери, засунув руки в карманы пальто и уставившись в пол. Она выглядела скорее сердитой, чем несчастной. Я наконец разобрался со своими запонками.

      – Здравствуй, Дина, – мягко проговорил я.

      – Хай, – вяло ответила она приветствием, перенятым из видиков.

      – Ну, как ты?

      – А как ты думаешь?

      Я налил себе чаю и решился на тривиальнейшее из возможных заявлений:

      – Прими мои соболезнования.

      Она промолчала. Я предложил ей чаю, но она отвернулась.

      – От попсы тащишься? – спросила она.

      «Европа» в это время транслировала дурацкий шлягер «Айн, цвай, полицай».

      – Извини. Было так одиноко и неуютно, к тому же…

      Она не дослушала, пожала плечами, пошла в гостиную и, не вынимая рук из карманов пальто, села в кресло Олега. Я прошел за ней и сел на ручку дивана, прихлебывая чай.

      – Пойми, смерть твоего отца для меня действительно тяжела, ведь он был моим братом.

      Она снова ничего не сказала.

      – Я не нахожу подходящих слов, – попытался оправдаться я. – На язык лезет что-то пошлое.

      Она