Хрен с Горы. Изяслав Кацман

бригадой в полсотни человек, в основном из обитателей Мужского дома: кто утрамбовывал и выравнивал глиняную площадку, кто из гибких веток вязал щиты, предназначенные для возведения стен, кто крепил их верёвками из лиан. В общем, по бестолковости и обилию лишних движений всё это напоминало выход студентов на субботник: если бы не несколько взрослых мужиков, которые худо-бедно весь этот молодёжный обезьянник организовывали и направляли в производительное русло вместо задирания друг друга, то не знаю, сколько бы продолжалось строительство. А так управились за день. На завтра, правда, те же организаторы и вдохновители прошлись по стенам, кое-где подтянув держащие всю конструкцию верёвки, подёргали солому (или как там называется нарванная трава) на крыше. Потом появился староста в сопровождении шамана. Тот побегал вокруг новостройки со своим магическим арсеналом, поотпугивал враждебных духов противным голосом и зловонным дымом каких-то трав – на мой взгляд, нечисти хватило бы и «пения» специалиста по колдовству, ну, тому виднее. Заодно шаман придирчиво осмотрел мои татуировки. Работой Темануя он остался вполне удовлетворён – пару раз только скептически буркнул что-то невнятное: видно, имелись определённые расхождения в сонайской и бонхойской школах резьбы по живому. Ну ладно, это профессиональные разборки, людей необразованных не касающиеся.

      После санитарно-магической обработки моего нового жилища староста толкнул прочувственную речь насчёт бонхойско-сонайской дружбы, которая будет и в будущем только крепнуть и развиваться. И о Сонаваралинге, как символе этой самой дружбы. Говорил он в характерном для торжественных и ритуальных случаев витиеватом стиле с использованием огромного количества малоупотребляемых в обыденной речи слов и выражений. Но общий смысл я прекрасно понял. Как и то, что со мной возятся из-за принадлежности к сонаям, с которыми у жителей Бон-Хо не очень простые отношения, остававшиеся для меня не до конца ясными.

      Мне опять стало неудобно и захотелось чего-нибудь на-прогрессировать местным папуасам. Но, увы, быт заедал: то обустройство хижины, то ночное общение с очередной гостьей, то работа на общем, так называемом «мужском» поле. Как я понял, свой участок баки и коя каждая семья обрабатывала сама, коллективыми усилиями только регулировали подачу воды на поля. Но неженатые мужчины и подростки из Мужского дома кормились как раз с такого специального «мужского» поля, на котором они и работали. Надо сказать, особого усердия при этом не проявляли, и это поле выглядело по сравнению с семейными участками запущенным и заросшим сорняками. Так что колхоз и в каменном веке демонстрировал свою ущербность перед частным хозяйством. Что и неудивительно, ибо, как и в советском колхозе, «мужской» урожай шёл не напрямую холостякам и подросткам, его выращивающим, а сначала собирался в амбарах в центре деревни, а уж оттуда распределялся старостой, который старался и себя не забывать, и своим прихлебателям подкинуть чего-нибудь. Правда, он действовал, по сравнению с российскими чиновниками, весьма