Шекспир мне друг, но истина дороже. Татьяна Устинова

ожидая увидеть склеп, но увидела собственную кухню и соседа Атаманова.

      – Что тебе нужно?

      – Ляль, ты чего?

      – Уходи отсюда, – выговорила она. – Уходи сейчас же!

      – А карнизы?

      Оттолкнув его с дороги, Ляля кинулась в комнату, обежала ее по кругу, свалила стул, распахнула дверь в спальню, где царил разгром – Роман всегда оставлял за собой разгром. Ляля затрясла головой, завыла, саданула дверью, выскочила на улицу и побежала.

      У калитки остановилась и побежала обратно. Добежав до крыльца, на которое выбрался донельзя изумленный сосед Атаманов, она ринулась к калитке.

      – Стой! Стой, кому говорю!..

      Сосед перехватил ее, когда она уже дергала щеколду.

      – Ты чего? Что это такое?

      – Пусти меня!..

      Но Атаманов был здоровенный крепкий мужик. Он обхватил Лялю и понес. Она вырывалась, лупила его и кричала. Он затащил ее в дом, захлопнул обе двери и сказал сердито:

      – Чего ты голосишь? Соседи кругом!

      Ляля ушла в комнату, села на диван и уткнулась лицом в колени, как будто у нее заболел живот.

      – Бросил? – спросил из коридора сосед.

      Ляля покивала в колени.

      – Терпи, – сказал Атаманов.

      – Я не могу, – призналась Ляля.

      – Да чего там…

      – Я не могу, – повторила она глухо.

      Сосед топтался и вздыхал. Ляля качалась взад-вперед.

      – Не пара он тебе, – сказал сосед наконец.

      Ляля опять покивала. Лицо у нее горело.

      – Ты женщина… – он поискал слово, – порядочная. А это обмылок какой-то!

      – Я тебя прошу, Георгий Алексеевич, уйди ты от меня.

      – Как же я уйду, – удивился сосед Атаманов, – когда ты не в себе?

      Он еще потоптался и вышел, хлопнула дверь.

      Ляля стала тихонько подвывать, и ей сделалось так жалко себя, никому не нужную, старую, толстую, растрепанную женщину, которую только что бросил единственный в мире мужчина, что слезы полились обильно разом и затопили ладони, в которые она уткнулась. Ляля схватила вышитую жесткую подушку и стала вытирать их ею, а они все лились и лились, стекали по вышивке.

      Все это больше никому не нужно – ни вышивки, ни подушки, ни молочная каша, которую она навострилась варить. И дом никому не нужен, и сад. Ее жизнь больше никому не нужна. Ромка сказал, что он не просто разлюбил. Он никогда не любил ее так, «как надо». Что с ней не так? Почему ее нельзя любить, как надо?

      Ляля и не заметила, как в комнате опять появился сосед Атаманов. Она ничего не видела и не слышала и почувствовала только, как он толкнул ее в бок.

      – Поднимайся, помогать будешь.

      Ляля боком легла на диван, прижав к лицу подушку.

      – Давай, давай, чего там!..

      Он приволок из кухни табуретки, утвердил их возле окна и снова стал толкать Лялю.

      – Я не могу, – выговорила она.

      – А в другой раз я тоже не смогу, – грубо отозвался Атаманов. –