Аромат рябины (сборник). Ольга Лазорева

ладони, и девушка проникла в пустующий шар. Но скоро покинула его и исчезла в пространстве. ОН рассмеялся.

      Внутренность шара стала чернеть. ОН строго глянул на появившегося старика, потом кивнул ему. Старик приблизил лицо и заглянул внутрь шара. Затем медленно отодвинулся и исчез.

      ОН взял шар в обе ладони и посмотрел сверху в глубину вакуума. Увидел белое облачко, зеленые кроны сосен, бегущие вниз коричневые стволы и на самом дне фигуру лежащего юноши, который смотрел прямо на него, ОН на миг замер, встретившись с его пристальным взглядом.

      Потом нахмурился и перекатил шар на левую ладонь, сжав в кулак правую и ощутив теплой кожей холодную округлость шприца. Шар окрасился в красные тона, и черные тени обвили его со всех сторон. ОН почувствовал боль и, задержав это ощущение на миг, отпустил шар. Шар полетел вниз, но ОН тут же поймал его в ладони.

      Боль пропала, и появилось желание поиграть в скучные земные игры. Но это быстро надоело. ОН решил, что пришла пора для настоящей игры.

      Шар разросся до огромных размеров, а ОН одновременно с этим разрастанием становился все меньше. Затем скользнул внутрь и очутился в маленькой, просто обставленной комнате. ОН приблизился к Даниле, который сидел за письменным столом лицом к окну. Перед ним лежал лист бумаги, исписанный наполовину. Данила грыз кончик ручки и невидяще смотрел прямо перед собой. Потом он скомкал лист и бросил его на пол. Какое-то время Данила тихо плакал, положив голову на скрещенные руки. Его душа, переполненная тоской, постепенно освобождалась, и боль начала утихать.

      Дождавшись этого, ОН слился с этой душой.

      Данила выпрямился, его глаза засияли. Как будто услышав что-то важное, он схватил ручку и чистый лист и начал писать:

      «Моя душа пуста. Это какой-то безграничный вакуум, в котором можно пропасть. Пропасть и… упасть… в пропасть…»

      ЕГО БЕСЕДЫ

      – Ты! Ты жесток! – зло пробормотал Алексей и посмотрел укоризненно в дальний угол комнаты.

      Белая фигура, стоящая там, казалась голубой из-за густого синего света зимних сумерек.

      – Жесток беспредельно и совершенно неоправданно, – упрямо повторил Алексей и почесал волосатую грудь в распахнутом вороте пижамы.

      – Это не так, – послышалось из угла.

      И фигура, приблизившись, опустилась напротив, на соседнюю кровать.

      – Нет! Именно так! – взвизгнул Алексей и начал истерично хохотать. Немного успокоившись, пробормотал: – В свои тридцать три года я кое-что понимаю в этом мире. Сознайся, тебе нравится твоя же собственная жестокость. Так? Да ты просто упиваешься ею! Садист! Ведь я люблю ее! И ты знаешь, как! И она меня тоже. И вот, по твоей милости, все это враз, непонятно и ненормально закончилось. Почему? Ты можешь мне внятно объяснить? Ведь я – люблю! Понимаешь ты это? Люблю!

      Алексей почти кричал. Фигура не шелохнулась. После небольшой паузы раздался мягкий голос:

      – Я знаю. И ясно вижу. Но пойми ты, вижу одинаково как в твоем сердце, так и в ее. То, что я увидел в ее