Штурм России. Максим Забелин

юркнуть в суфлерное окошко? В 1982-м – ровно два. Однако в мигании прожекторов и густом глицериновом дыму близорукая дева не замечает обмана, и, выпустив вперед руки, жадно шарит по сторонам. Первое, что она находит, оказывается гитаристом ВИА Томасом Тримме, но для москвички это – долгожданный контакт с Мяги. Она валит щуплого музыканта на пол и пытается прильнуть к «волнующим губам». Гитара молкнет на Ля минор. Ударник от неожиданности берет синкопу и умолкает, а басист съезжает на пол-тона выше. Жуткий си-бемоль висит над залом ровно секунду, пока опытный звукооператор рывком не сводит мастер «Саундкрафта» на ноль. В зловещей тишине и рассеивающемся дыму как выстрел, раздается щелчок.

      Фоторграф из 34-го ателье, Женя Свиягин, доставший билет по большому блату, безошибочно узнает в этом щелчке «Никон-700», с длиннофокусным объективом, который практически из любого жизненного события может сделать фотографию-конфетку повышенной четкости. Такую машину он видел только раз в жизни, во время короткой командировки в Болгарию, когда возле знаменитого памятника сытый американский журналист под чутким присмотром КГБ делал фото репортаж про подвиг неизвестного солдата Алеши.

      В следующую секунду из-за кулис вылетает взвод молодого резерва УВД и гаснет свет, скрывая от зрителей оргию, творящуюся на сцене. По залу прокатывается волна удивленного ропота, и публика вдруг начинает мигрировать. В этой суматохе даже зорким «соколам Андропова» чрезвычайно трудно обнаружить автора исторического снимка, и он бесследно исчезает. У организаторов концерта по партийной линии становится плохо с сердцем. А в это время у пульта находчивый звукооператор толкает в магнитофон первую попавшуюся под руку кассету. Невероятно, но факт – это оказывается государственный гимн СССР! В торжественной темноте он гремит из динамиков так, что «верха» хрипят, а усилители «пикуют». Вся людская масса неожиданно замирает, и сидевшие вскакивают с мест. Соответствующие органы вдруг получают полутораминутную передышку, и когда последний аккорд молкнет, и в зале вспыхивает свет, уже ничто не напоминает о недавних событиях. Сцена пуста, и только микрофон слегка покачивается, повиснув на стойке – журавле. Публика, получая на выходе убедительные наставления, не болтать о произошедшем, расходится по домам.

      На следующий день в программе «Время» невозмутимый Игорь Кириллов клеймит империалистическую прессу за искаженное изображение социалистической действительности, рассказывает об успехах в борьбе с тунеядцами и невероятных урожаях зерновых. О концерте Тыниса Мяги – ни слова. А за океаном, передовица «Нью-Йорк Таймс» выходит под заголовком «Империя зла погрязла в разврате!» (Критик, вычитывая это место, справедливо заметил, что в 82-м такого заголовка быть не могло, т.к. впервые термин «Империя зла» появился в NY Times только после трагедии с Южно-Корейским Боингом в 83-м.)

      На фотографии – вывернувшийся из цепких рук меломанки, но при этом потерявший все пуговицы на рубашке музыкант со спущенными