Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!. Александр Больных

круге два синих льва. Позади катила пара саней попроще, в которые офицеры, похоже, запихали полковой оркестр – там гнусаво хрипели горны, брякали барабаны, кажется, даже мелькал жезл тамбурмажора.

      Голштинцы были пьяны до изумления, потому что кричали что-то неразборчивое, размахивали саблями и пистолетами. Впрочем, из их воплей складывалось нечто похожее на «Holstein, Holstein über alles!». Головные всадники пару мгновений покрутились на месте, а потом припустили по Литейному, причем прямо по тротуарам. Вот теперь приятели поняли, почему народ разбегался от голштинских скачек. Хорошо еще сами они успели прижаться к стене, пропуская ополоумевшего всадника.

      Саблуков от души выругался, Ханыков его поддержал, Петеньке пришлось не отставать от товарищей и тоже сказать пару ласковых. Но тут он вдруг почувствовал неприятный царапающий взгляд из саней. Петенька вскинулся, но сани уже промчались мимо.

      – Черт знает что! – рявкнул Саблуков и от души добавил нечто из жаргона, который используют матерые унтера на занятиях с новобранцами. Хорошо загнул, кудревато!

      – Да, вконец распоясались голштинцы, никакой управы на них нет, – согласился Ханыков, отряхивая снег с плаща. – Хорошо бы кто им укорот дал.

      – Пойди попробуй, – уныло возразил Окунев. – Они в чести у наследника Петра Федоровича. Ходят слухи, что, когда он взойдет на престол, вообще всю армию перестроят на голштинский лад. Заставят присягать голштинским знаменам, яко принесенным от наследственного владения государя. Вот тогда попляшем.

      – Не бывать тому! – вскинулся Саблуков. – Чтобы знамена Петра Великого, кои под Полтавой и Гангутом себя прославили, заменить тряпками голштинскими?! Да чем они знамениты? Тем, что Фридриху Прусскому прислуживают – и только!

      – Вот тебя спросить забыли, – так же мрачно возразил Окунев. – Прапорщик Саблуков будет государю-императору указывать, как ему лучше государством Российским управлять.

      Но тут снова вдали послышался полоумный кошачий концерт голштинского оркестра и пьяные вопли, только на сей раз к ним примешивался треск пистолетных выстрелов.

      – Да что они, вконец с ума сошли, что ли? – с легкой ноткой испуга спросил Саблуков. – Не лучше ли нам убраться подальше, господа?

      – Испугался? – съехидничал Ханыков.

      Но Саблуков даже не обиделся.

      – Я без колебаний поведу свою роту на вражескую картечь, но я не хочу погибнуть в собственной столице под копытами коня какой-то пьяной голштинской гниды. Позорная и бессмысленная смерть получится. Посмотри, как умные люди поступают.

      И действительно, прохожие снова шарахались в стороны, прижимались к стенам, взлетали на ближайшее крыльцо, только чтобы не оказаться на пути сумасшедшей кавалькады, которая с криками и гиканьем мчалась обратно. Причем на этот раз время от времени кто-то из голштинцев, особенно пьяный, хватал пистолет и палил по окнам. Но благо всадники были настолько пьяны, что на звон разбитых стекол не оборачивались.

      Но не все успели скрыться. Какая-то молоденькая